У каждого, наверное, есть свой персональный ад. Необязательно со сковородками и чертями.
Мой, например, выглядит так: чувствуя себя очень виноватой перед своей семьей и вообще полной дурой, в начале каждого месяца я пересчитываю деньги, которые заработаны специально для того, чтобы их отдать. Денег всегда не хватает, и мне приходится выбирать. Потому что каждый месяц к семьям с маленькими детьми, в которых убили папу, прибавляется еще одна. Или две. Или три… Появляется еще одна рано постаревшая женщина с замученными глазами и грустные дети, которые кажутся грустными, даже когда смеются.
Или что-то происходит с кем-то, кто уже давно на грани. Или у мальчика 6 лет обнаруживают рак, а у нас в стране его почему-то не лечат. Никто больше этим, кроме друзей, родных и, увы, волонтеров не занимается. Все к этому привыкли уже, и рецепты давно известны: не разгоняйте зраду, начните с себя, нечего кормить иждивенцев, учитесь заставлять государство работать, армия всем обеспечена, зачем гнать негатив, помогаем молча и пишем о позитиве, etc. Да, в общем-то, со многим даже согласна ― очень много мошенников, часто действительно все в порядке, каждый отдельный случай надо проверять, а жить в повседневности со всем этим ужасом достаточно сложно, нервы не выдерживают, все устали… И чаще всего такие волонтеры, околоволонтеры и вообще-не-волонтеры молча утыкаются в свои работы, заботы и фейсбуки, молча нагибают государство что-то делать, молча пересылают или везут помощь, которую опять наскребли по сусекам и как-то живут дальше, даже радуются жизни, играют с детьми, влюбляются и ездят, негодяи, на море. Привыкают.
Но бывает, когда персональный ад расширяется и заполняет собой все. Это когда ты просыпаешься и узнаешь, что где-то неподалеку замерзает 25-тысячный город, разбомбленный российскими «Градами», а счет убитых и раненых идет не на единицы. И ты ищешь уже было подзабытые контакты тех, кто собирает-организовывает-вывозит и быстро идешь рыться в уже сто раз перерытом шкафу. Потому что опять. В новостях это называется простыми словами «обострение на фронте», а в жизни подкрадывается привычный страх: возможно, снова придется бежать дежурить на пункты приема беженцев...
Как тогда, в 2014-м, когда они колышущейся, плотной, жаркой, приглушенно гудящей, обиженной толпой стояли каждое утро перед домиком, где базировалась «Станция Харьков», которая в то время была еще просто пунктом оказания помощи «Под арочкой». Было немного боязно пробираться сквозь эту толпу, особенно страшно становилось, когда она вдруг вблизи распадалась на конкретные лица ― недоверчивые, горестные, растерянные, замкнутые, светящиеся надеждой, озлобленные ― такие разные, но у всех в глазах был один вопрос: какого черта? Что я здесь делаю? Ты мне поможешь? Почему это происходит со мной? Смотреть в них было совершенно невыносимо, даже зная, что часть из этих людей наверняка вначале радостно приветствовала «русский мир», из-за которого сейчас, собственно, здесь и находилась…
Я знаю, что до конца жизни не забуду ту нестарую еще, грузную женщину в шлепках на босу ногу.
«Простите, а можно какое-нибудь постельное?» ― услышала я вежливый вопрос за своей спиной.
Как раз случился Новоазовск. Мы все были в шокированы, причем не берусь сказать, кто сильнее ― беженцы или те, кто пришел помочь.
«Я сейчас посмотрю, ― ответила я, пытаясь сообразить, осталось ли у нас хоть какое-нибудь белье. ― Вы брали продуктовый набор?»
Она покачала головой. «Посуда вам нужна?» Она растерянно посмотрела на меня, и неожиданно у нее из глаз, прям как у маленькой девочки, просто брызнули слезы.
«Как же так, ― сказала она. ― У меня все было. Дом. Посуда. Да у меня этой посуды было… Даже лишняя… А теперь ничего. Они смеялись, представляете? Танкисты эти смеялись, когда я выскочила из дому в одних тапочках и побежала. Я даже подумала, что я в фильме. Про войну. Только они по-русски разговаривали, а не по-немецки, понимаете?»
А я стояла и не знала, что ей сказать. Могла только обнять ее, найти чашку, пару тарелок и кое-какие вещи, пакет с набором продуктов, чтобы ей можно было выжить этот месяц и начать все сначала. И я не знаю, честно, хватило ли у нее сил это сделать. Так же, как не знаю, правду она мне сказала, или придумала, или у нее просто восприятие помутилось от пережитого ужаса. Потому что ну не укладывается это в голове. Это же невозможно. Чтобы вот сейчас, здесь, в 2000-надцатом году танки ездили по улицам или ракетными установками обстреливали наши города. Нет, этого не может быть.
А теперь сделаю важное и негероическое признание. Тогда, после этой дикой встречи, я пошла домой и прекратила дежурства на «СХ» (их было, к слову, и так весьма немного). Нет, я была молодец ― я поговорила с этой несчастной женщиной, успокоила, провела к регистратору, где ее данные и потребности записали... и я даже ни разу не закатила истерику. После чего доползла домой, легла и сутки приходила в себя. Я чувствовала себя ужасно ― с одной стороны, мне было стыдно, а с другой ― я внезапно четко осознала, что еще одна такая история, и меня увезут в психушку. Просто потому, что именно мои личные реакции оказались такими. Моих сил не хватало на такие вещи. Я себя переоценила. Нет, я не прекратила помогать. Я пришла в себя, восстановилась и начала помогать другими способами.
Что я хочу донести всем этим душевным стриптизом, уж простите. Что мы все оказались в дико стрессовой ситуации. Это не значит, что нужно обязательно молчать и делать вид, что все хорошо, запуская в небо фейерверки. Говорить о проблемах нужно, это важно. И контролировать наше государство просто необходимо. Но когда наступает ситуация, подобная этой, где мы, по-хорошему, ничего не можем изменить вот сразу немедленно ― я вас очень прошу, будьте особенно внимательны к себе. Самое сложное для человека ― это когда он не может ничего контролировать. Выделите себе именно тот участок работы, который вы можете контролировать и подумайте ― а он правда важен? Будьте очень внимательны в первую очередь именно к себе. Следите за своими реакциями. И да ― помогая другим, старайтесь это делать, черт возьми, разумно. Делайте паузы, выдыхайте, отдыхайте, отвлекайтесь. Внимательно оглядывайтесь вокруг ― возможно, рядом с вами близкому человеку хуже, чем далеким и незнакомым. Я знаю, что крамольные вещи сейчас пишу для нашего менталитета ― у нас ведь обязательно громко заорать, убиться о проблему, сделать рывок на истерике и, опомнившись, обнаружить себя в финале нетрудоспособным героем. Нет, ребята. Это, увы, марафон. Они не прекратят стрелять из своих чертовых «Градов», прячась за спины жилых кварталов. Война будет еще долго. И нам нужно приспосабливаться к этому длинному забегу. Так что ― выдохнули, собрались с силами и помогаем. По-умному. Молча, или громко ― тут уж кто как может. Надо только потом не забыть все это. Нет, это пропаганда, или глупость, или героизм. Просто теперь так выглядит наша жизнь.
А мне сейчас надо выбрать между двумя девочками с одинокой мамой и, возможно, неизвестными детьми, которые мерзнут сейчас в Авдеевке. Между грелками-согревайками и турникетами. Между лейкозом и проникающим ранением. Здравствуй, мой персональный ледяной ад, обновленная версия. Я знаю, что ты не закончишься даже после войны. Но я как-нибудь с тобой справлюсь. В крайнем случае, куплю грелки…
ПІДПИШІТЬСЯ НА TELEGRAM-КАНАЛ НАКИПІЛО, щоб бути в курсі свіжих новин
