Накопилось вопросов об антикоррупционном суде

В рамках судебной реформы уже сократился и обновился состав Верховного суда. Теперь, по идее, в Украине должен появиться антикоррупционный суд. Зачем он нужен, кто будет в его составе и какие ключевые проблемы содержатся в законопроекте Президента. Мы публикуем полную версию разговора с адвокатами Андреем Кристенко и Алексеем Харитоновым с ответами на главные вопросы.

Антикоррупционный суд: вы «за» или «против»?

Андрей Кристенко, адвокат, советник ILF: почему я — за антикоррупционный суд? Очень просто. Категория дел обширная, коррупция процветает. Нужен специализированный независимый орган для рассмотрения именно этих дел. Мы видим на протяжении нескольких лет, что они никак не разрешаются. В лучшем случае, слышим, что кого-то задержали, кому-то предъявили обвинение, а в итоге — дело «умирает» на стадии предварительного слушания. Чтобы судебные процессы были эффективны, нужен специализированный суд, который рассматривал бы только эту категорию дел и был реально независим. В чем проблема: проблема именно в независимости нашей системы.

Если бы был пул экспертов, на которых невозможно повлиять, у них существовало независимое финансирование, жесточайший отбор с участием украинской общественности, — тогда можно говорить, что у нас есть независимый орган, специализирующийся на коррупционных вопросах. Поэтому мое персональное «за» — в копилку антикорсуда.

Алексей Харитонов, адвокат, партнер судебной практики ILF: я — «за» антикоррупционный суд, но наполовину. Сложилась парадоксальная ситуация: при принятии закона о судоустройстве никто не возражал против включения антикоррупционного суда в перечень необходимых мер. Это было сделано еще в 2015 году. После проведения конкурса в Верховный суд встал вопрос о полной реализации судебной реформы, где было зафиксировано и обязательство Украины создать Высший антикоррупционный суд. Наши международные доноры просто ткнули, что это обязательство мы брали на себя для осуществления реформ, поэтому должны выполнять.

Почему наполовину согласен: у нас уже организована обширная система борьбы с коррупцией: Национальное агентство по вопросам предотвращения коррупции, Национальное антикоррупционное бюро с сетью по всей территории страны, специализированная прокуратура. Если б эти органы работали эффективно и выполняли функции, которые на них возложены, то борьба с коррупцией у нас шла бы полным ходом.

Но ведь столько дел уже открыло НАБУ — а решений суда нет. В этом-то проблема.

Алексей Харитонов: если не ошибаюсь, Артем Сытник отчитывался, что они 34 дела передали в суд (по 34-м делам судебное рассмотрение не начато — ред.). И якобы им мешает неэффективная судебная система, где руки у судьи не доходят до их рассмотрения. Поэтому его формулировка: «Дайте нам отдельные суды, чтобы судьи могли заниматься только антикоррупционными делами. Тогда мы будем работать эффективно».

Но при существующей в нашей стране коррупции, сможет ли эффективно с ней бороться только антикоррупционный суд? Если всерьез начнут проверяться декларации, материалы на всех чиновников передаваться в правоохранительные органы, — появится вал дел, по которым нужно вести предварительное следствие. Не завалят ли суд таким количеством дел, что он не будет успевать их рассматривать? Кстати, в законопроекте количественный состав суда не определен. Предусмотрено создание Высшего антикоррупционного суда только в Киеве, а на местах — нет.

А ведь предварительное следствие предполагает вынесение решений о проведении обысков, отстранении от должности, мере пресечения. Яркий пример: на вертолетах привозят в Киев нескольких должностных лиц из регионов, как было распиарено. Так вот: если у нас серьезно будет идти борьба с коррупцией, то в этот суд у нас вертолеты будут лететь со всей страны. По идее, нужно будет создавать антикоррупционные суды на местах, либо, как предполагалось раньше, вводить в существующих судах отдельную специализацию антикоррупционных судей.

Где гарантия, что антикоррупционный суд будет принимать реальные решения?

Андрей Кристенко: это тот вопрос, который задают наши международные партнеры. Они думали, что эти гарантии появятся на уровне следственных органов, которые будут «хватать» человека и приводить его в суд.

Тогда как создать его, чтобы он действительно работал?

Андрей Кристенко: я думаю, нормальными гарантиями для международных доноров было бы создание совета для отбора кандидатов в судьи. При этом 70% совета должны быть лидерами общественного мнения, а 30% — представителями судебной системы. У нас много правозащитных организаций, институция Уполномоченного по правам человека, активисты, им доверяет общественность и международные партнеры. Это могло бы сработать, и, мне кажется, другого варианта просто нет.

Что-то подобное пытались делать и с отбором в Верховный суд?

Андрей Кристенко: да, и полицию частично так отбирали. Вопрос в том, сколько у них голосов. Если голосов 10, из них только три у общественников, то они не особо влияют на ситуацию.

Конечно, полностью привести людей извне — иностранцев, которые бы подбирали судей, не получится. Они не владеют языком, контекстом, к тому же нужно знать национальное право, практику его применения.

Думаю, это момент переговоров. Они (международные партнеры — ред.) обозначили свой максимум, мы — минимум, а где-то в середине мнения должны сойтись. Оптимально, если бы в комиссии было 70% общественников, и 30% — представителей судебной системы.

Если мы уже сейчас говорим, что судей в Украине не хватает, то кто же будет работать в Антикоррупционном суде?

Алексей Харитонов: международное сообщество выделило три ключевые проблемы в законопроекте президента. Первая — чтобы при назначении судей имели решающий голос международные доноры. Но это требование не может быть выполнено, поскольку оно противоречит нашему законодательству. Закон о судоустройстве говорит, что рекомендацию дает Высшая квалификационная комиссия судей, а Высший совет правосудия принимает решение: рекомендовать человека на должность судьи или нет.

Второе требование касается самих кандидатов. Соискатель возрастом не младше 35 лет со стажем не менее семи лет должен быть признанным экспертом, иметь кандидатскую степень. Но основное требование — существенный опыт работы в международных организациях, занимающихся борьбой с коррупцией, и наличие международного образования, которое учитывает стандарты борьбы с коррупцией. Таких людей просто не существует

Андрей Кристенко: я прикидывал, что это могли быть экс-судьи Европейского суда от Украины. Но их единицы.

Алексей Харитонов: третье — это подсудность дел. Я до конца не верил, пока сам не прочитал. Согласно законопроекту, в антикоррупционный суд передают все дела по незаконному обороту оружия, наркотиков; дела, касающиеся уничтожения воинского имущества и некоторые военные преступления. Там, конечно, есть оговорка: “Если они связаны с коррупционными действиями“... У меня вопрос: например, оборот наркотиков. Я понимаю, что работник медицинского учреждения, имеющий доступ к препаратам, может это сделать, но это явно не коррупционер. Он — низший уровень коррупции. Но у нас же создается антикоррупционный суд, чтобы рассматривать дела, в которых фигурируют громкие имена. Как минимум, госслужащие первой-третьей категорий.

Если закон будет утвержден в такой редакции, этот суд просто завалят делами, связанными с наркотиками, оружием — это львиная доля преступлений.

Еще есть процессуальные моменты. К примеру, судья, который принимал участие в качестве следственного судьи при рассмотрении дела на предварительном следствии, не может рассматривать его по существу. Вы представляете, если переложить всю подследственность по наркотикам и оружию на антикоррупционный суд, это какую же численность судей нужно создать?

И при этом пока он запланирован только в Киеве...

Алексей Харитонов:да, по закону написано, что у нас действуют два специализированных суда: Высший суд по вопросам интеллектуальной собственности и Высший антикоррупционный суд. Они рассматривают дела как суды первой инстанции, кроме того, создается отдельная апелляционная палата в Высшем антикоррупционном суде. Суд первой инстанции должен находиться в одном здании, апелляционная палата — в другом. В качестве кассационной палаты выступает Большая палата Верховного суда Украины. Так говорится в проекте закона. Как это будет на практике... Спорный момент.

А вот еще ситуация, которая многих раздражает. Включаешь телевизор, смотришь новости — а там кого-то взяли под стражу, привезли в суд, избирают меру пресечения и говорят: «Такой замечательный человек, мы его за 100 миллионов отпустим». Антикоррупционный суд тоже будет так поступать?

Алексей Харитонов: это зависит только от судьи, который рассматривает конкретное дело. Поэтому, возможно, и судьи антикоррупционного суда будут принимать такие решения.

Почему в таких резонансных случаях подследственного отпускают? Он подозревается в «распиле» 500 миллионов долларов, и вдруг ему дают возможность выйти на свободу.

Андрей Кристенко: мой ответ вам не понравится. Я понимаю желание журналистов всех «закрыть», но у нас действует презумпция невиновности. То, что подозреваемого «закроют», может порадовать людей, но от этого он виновным не станет. Знаете как у нас раньше было? Скольких людей не закрывали в СИЗО, а применяли к ним обязательство или еще что-то? 0,02%. С момента «совка» и до принятия нового КПК. И практически не было оправдательных приговоров. Ведь если мы «закрыли» человека, долгое время он находился под стражей и вдруг оправдан — значит, ему нужно заплатить за то, что он незаконно сидел. Поэтому обвиняемый садился даже на минимальный срок. Я всегда был «за» то, чтобы люди не сидели в СИЗО. Помните закон «год за два»? Почему его приняли? Потому что в нашем СИЗО ужасные условия содержания. Даже в тюрьме лучше.

В этом смысле я «за» альтернативные меры, просто они должны быть нормальные. Если человек, как вы говорите, украл полмиллиарда, должна быть огромная сумма залога. Тем более, он будет с электронным браслетом — значит, только условно на свободе.

Алексей Харитонов: помимо этого, у подследственного изымается загранпаспорт, он не должен отлучаться с места жительства, обязан уведомлять о любых передвижениях.

<...>

Соразмерность. Вы же видите, какие сумасшедшие суммы назначаются? Я не думаю, что после уплаты такой суммы лицо, которое ее внесет, будет намереваться скрыться.

Но есть момент, касающийся меры пресечения. Если антикоррупционный суд будет расположен в Киеве, как запланировано, то что делать с людьми, задержанными в разных регионах? Как только государство задерживает человека, оно должно незамедлительно доставить его в суд для принятия решения о мере пресечения. Если суд будет находиться в Киеве — можно прямо сейчас набросать десяток вариантов, почему нельзя быстро до него добраться. Неплохо бы иметь каких-то следственных судей хотя бы в областных центрах. Но опять же: в рамках чего, каких судов?

Президент анонсировал создание Национального бюро финансовых расследований. Это что такое?

Алексей Харитонов: это идея существует давно. Дабы не было давления на бизнес, предлагают все финансовые преступления, связанные с уклонением от уплаты налогов и нарушениями в бюджетной сфере, отдать одной службе — Национальному бюро финансовых расследований. Вопрос, кому оно будет подчиняться.

Создать очередной силовой орган с серьезной численностью, обеспечением, который якобы будет заниматься расследованиями каких-то преступлений? Я до конца не верю, что такая идея будет реализована.

Есть такое забавное условие, что антикоррупционный суд не может находиться в помещениях, где находятся государственные органы.

Алексей Харитонов: это сделано, чтобы исключить какое-либо установление контактов или воздействие на участников процесса. По-моему, это просто норма, списанная с международных нормативных актов. Мы же этот законопроект писали, перенимая опыт Словакии и Хорватии. Смешное условие, но я ничего страшного в этом не вижу.