Ольга Бессмертная: «Моя задача — чтобы каждый зритель ушел с сердцем, наполненным чем-то хорошим и теплым»

19 и 20 мая в Харьковском оперном театре состоится премьера лирической оперы Петра Чайковского «Иоланта». Это переосмысление привычной классики, говорят организаторы показа. Главная роль досталась солистке Венской оперы Ольге Бессмертной. Автор аудиоподкаста «Накипь» Глеб Тимошенко пообщался с артисткой накануне премьеры.

Глеб: Ольга, у нас беседа будет не совсем стандартная, не совсем обычная, потому что мы не будем говорить о биографии Вашей, не будем говорить о Вашем творческом пути. Все известно, во всех интернет-источниках это есть.

Ольга: Да.

— Скажите, почему люди в Украине мало ходят в оперу?

— Вот. Очень хороший вопрос. Мне кажется, у нас мало популяризации оперного жанра, оперного искусства, вот поэтому люди и мало ходят. У нас не приучают к этому детей, потому что это очень узконаправленный жанр. Не в плане того, что он очень мал репертуаром, нет. А в плане того, что это — живое пение, не под фонограмму, не запись, это не танцевать во время пения. Жанр для высокой публики, скажем так, для воспитанной для этого публики. И у нас, к сожалению, не воспитывают публику, не воспитывают детей, у нас очень мало ходят дети в театр.

— Подождите, не при Советском Союзе живем, — я ходил, помню, как нас водили от школы, мы ходили в филармонию, слушали. Кроме хохота и внутренних прешептываний мы ничего не запомнили.

— Да-да, я тоже.

— И вот, просто водить — это же бессмысленно.

— Я с Вами абсолютно согласна, я тоже была маленькая, нас тоже водили в театр и мы тоже смеялись там. Но это…

— Хорошо, что надо делать?

— Нужно менять все, и менять восприятие. Знаете, вот Советский Союз — Вы сказали, но сейчас уже не Советский Союз.

— Да.

— В Советском Союзе было что? Все красиво, картинка красивая, классические постановки. Вышел певец, повел рукой налево, повел рукой направо, спел или прокричал, как тогда говорили: «Ой, так он классно кричит». Сейчас немножко другое все, время современных технологий, компьютеров, этих всех игр… Нужно жить в ногу со временем.

— Хорошо, вот живем в ногу со временем. Как популяризируем оперу в этих условиях?

— Вот так и популяризируем. Надо абсолютно новое прочтение оперы. Нужно ориентироваться на публику, думать о том, что публика хочет, интересоваться этим, устраивать соцопросы. Надо делать мероприятия, куда публика может прийти — открытые концерты на открытых площадках в городе, не знаю, каких-то маленьких площадках, в музыкальные школы выезжать, нужно это все… реклама.

— То есть, грубо говоря, если Вы заходите в зал… если половина зала сидит, допустим, со включенными планшетами и параллельно читает, о чем идет речь, — для Вас это будет комфортно?

— Ну я всегда готовлю своих слушателей. Знаете, у меня много друзей приезжает, которые не знают оперу, но они интересуются, им хочется услышать, посмотреть, и на меня в том числе. И я всегда говорю: «Сегодня будет опера такая-то, например, «Свадьба Фигаро». «О чем она?». Я говорю: «Почитайте либретто». Элементарно, сейчас же все можно в Google найти. Залезть и почитать, набрать «либретто оперы «Свадьба Фигаро» Моцарта». И они перед тем, как идти на спектакль, я их приучила уже… И всем говорю, и вам, зрители уважаемые, что нужно перед тем, как пойти в оперу, почитать хотя бы о чем будет идти речь, потому что это очень важно.

— Ну, на текущий момент, конечно, конкурировать, допустим, с фильмами Marvel опере достаточно сложно, но нужно. Ведь в мире все-таки есть… в Милане — La Scala, в Берлине — как называется театр основной?

— В Берлине — Берлинская «Штадтс-опера» (Staatsoper Berlin), в Вене — Венская «Штадтс-опера» (Wiener Staatsoper), да.

— Все знают, это бренд.

— Да.

— А какой бренд есть у нас в Украине? Одесский оперный театр? Но туда ходят только фотографировать архитектуру. Так проблема, значит, в рекламе, а не в финансировании, не в деньгах?

— Ой, Вы знаете, если мы сейчас начнем так копать...

— Давайте начнем, у нас есть немножко времени.

— Да проблема, конечно, во многом, знаете, я всегда говорю: «Рыба гниет с головы». Нужно менять начиная от верхушки — и пошло, пошло… У руководства должен стоять тот, кто хорошо понимает что такое опера, как ее подать сейчас зрителю, как сделать, чтобы зритель интересовался, какие имена нужно приглашать в оперу, какая постановка интересна публике. Понимаете, это такой вот жанр, — я говорила — он узконаправленный, для высокой элиты, нужно на это работать. И еще, о чем я сейчас говорю и что очень ценю, потому что сама была в такой ситуации: что касается солистов оперного театра — нужно давать дорогу молодым. Нужно давать им шанс проявиться. Да, иногда может выйти молодой, и он не дотягивает до высокого уровня, но это рост. Понимаете, каждый выход на сцену — это рост. У нас же немножечко по-другому осталось: знаете, такая иерархия заслуженных народных артистов. Ну это, конечно, хорошо — если люди служат театру много лет, они действительно заслужили это звание. Но какая-нибудь народная артистка или народный артист, выходя на сцену в 60 лет, уже не могут быть Ромео и Джульеттой.

— Да!

— И зритель, который сидит в зале, — я его прекрасно понимаю. Он больше никогда не придет в оперу, потому что скажет: «Что же это за Джульетта, у которой, извините, размер шестьдесят там какой-то восьмой одежды и она уже не может петь».

— Ну в конце концов, зритель же как бы включается, он сопереживает и должен понимать, почему, допустим, в «Мастере и Маргарите» Мастер страдает из-за Маргариты. Если Маргарите далеко за 50, зрителю непонятно: почему такие жертвы ради этой женщины.

— Действительно. Я абсолютно согласна, поэтому эти тонкости, их нужно знать, их нужно учитывать. Я не говорю, что должны петь молодые, а другие, как балетные — в 34-35 лет пусть уходят на пенсию. Но нужно учитывать, и как-то говорить человеку: «Мы Вас очень любим, Вы народный, заслуженный, но давайте петь уже другое, давайте дадим шанс молодым». А у нас же прям вот я горой буду стоять, но буду петь эту партию. Неправильно это, из-за этого тоже многое не идет, не развивается дальше.

— А какие школы существуют в Украине, чтобы можно было рождать такие кадры?

— Ну, слава Богу, у нас есть консерватории в каждом большом городе — Киев, Харьков; музыкальные училища есть, где воспитывают кадры, да. Ну я не знаю, как сейчас у нас эта система работает. Не работает.

— Тоже менять?

— Конечно, нужно приглашать, потому что даже в то время, когда я училась, у нас было очень мало потока стилистической информации, потому что нельзя петь музыку Моцарта и музыку Верди одинаково. Между ними ведь лежит целая эпоха. А у нас — что Моцарт, что Верди — все поем. Нет, нельзя так. Понимаете, нужно приглашать специалистов, которые специализируются на этом, которые могут помочь и с текстом, и со стилистикой.

— Ну тогда получается, что это должно быть больше коммерческое предприятие, чем государственное?

— И то, и другое.

— Как происходит на Западе, по Вашему опыту?

— Да, так и происходит. Вы знаете, там, конечно, другие возможности на Западе. Я сама, уже приехав в Вену, я сама научилась там петь Моцарта. Ну, не сама — я слушала, понимала, что я так далека от этого, и я не могу петь эту музыку. И меня step by step, то есть — шаг за шагом меня этому учили. Там другие возможности, там есть масса мастер-классов… Понимаете, можно пойти на спектакль на стоячее место любому студенту за три евро. Что такое три евро?

— Ну да, для Европы — да.

— Я понимаю, да, но билеты там стоят очень дорого, и не каждый может себе позволить попасть в оперу. Но за три евро ты можешь пойти на стоячее место и наслаждаться звездами мирового масштаба. Голосами, которые поют везде. И учиться у них, вот что очень важно. Потом, есть масса мастер-классов при консерваториях, очень много музыкальных заведений.

— Хорошо, ну вот вы лично готовы были бы давать мастер-классы?

— Да.

— Приезжать, вот прям…

— Да.

— А как бы Вы отбирали себе учеников?

— Никак. Все, кто хочет, понимаете? Тут главное — желание.

— Хорошо, группа, которая записывается к Ольге Бессмертной, — это сколько человек?

— Ну да, время, конечно, должно быть регламентировано, я же не смогу сидеть там шесть часов. С перерывами, ну да. Я вообще очень бы хотела, больше даже, чем петь, я бы хотела вести мастер-классы, преподавать, мне это тоже очень нравится. Если Вы меня пригласите, я с удовольствием приеду.

— Мы Вас приглашаем, однозначно. Приезжайте, даже я к Вам приду на мастер-класс.

— Хорошо, договорились.

— Хотя бы просто посмотреть. И все-таки, чей больше финансовый вклад: государства или коммерческих структур в ходе формирования оперы, репертуара, театра. Должно поддерживать государство или инвесторы?

— Смотрите, я скажу Вам за мой театр, где я работаю, где я состоялась как певица, где я сделала имя — за Венскую государственную оперу. Да, она государственная, но она не проживет на то, за что продает билеты. Спонсоры, меценаты, — там это все очень развито. Людей привлекают, люди сами хотят вкладывать деньги в работу театра. Там в год у нас идет шесть премьер, громких премьер с большими именами, со знаменитостями. То есть там настолько этот организм работает, запущен, что ничего не выпадает. Там даже нет времени поболеть, понимаете, — не получается, ты все время в таком состоянии. Никто не опаздывает, все выполняют свою работу, начиная от уборщицы, и заканчивая директором театра. Работники сцены приходят в 7.00, уходят вечером после спектакля в 11.00 — начале 12.00, понимаете? У них обеденный перерыв есть только 2 часа, и они работают.

— А выходные дни?

— Воскресенье, если нету спектакля. А спектакли у нас идут почти каждый день.

— Получается, для бизнесменов вкладывание денег в оперу, в оперный театр — это престижно.

— Да.

— То есть это невыгодно, но это престижно?

— Да.

— Они как бы таким образом поднимают себе репутацию, получается?

— Да.

— Скажите, вот существует же какая-то иерархия… Вы упомянули, что есть заслуженные артисты, народные артисты, но Вы же не будете заслуженная артистка Австрии?

— Есть там звание, называется Kammersänger. Это как у нас народный артист, но его получают, скажем так, уже отработав и отдав всю свою творческую жизнь на сцене. И это государственное звание, но не так, как у нас. Там действительно за заслуги дают.

— То есть купить невозможно?

— Нет.

— Понятно. Скажите, сколько языков Вы знаете?

— Сейчас посчитаю. Английский, немецкий, итальянский, наши не считаем — русский, украинский… ну ладно, посчитаем, — и французский. Вот шесть языков, да.

— Шесть языков.

— Да. Французский еще так: понимаю, но не говорю.

— Почему нужно оперу и текст нужно петь на родном языке оригинала, скажите мне. Можно же нормально спеть, чтобы понятно было зрителям.

— Да, действительно.

— А то вот что-то кричат женщины и мужчины, стоя на сцене. Что?

— Но непонятно что, да? Ничего не понял, ни одного слова, да? Потому что этого хотел композитор, он задумал изначально, музыку придумал, сотворил ее в своей голове. До сих пор не понимаю: откуда брались такие гениальные вещи, как можно было эту музыку… откуда она шла, где ее можно было слышать. У каждого композитора, не выделяю здесь никого. И конечно, текст, либретто — на все это люди положили свой труд, чтобы это дальше пошло. И я считаю, нужно петь так, как написано в клавире.

— То есть голос является частью музыкальной партитуры?

— Да, ведь раньше композиторы — они же были не глупые, они учились, писали оперы под певцов, да. Тогда не было столько певцов, сколько сейчас у нас — очень много всех, не вмещают театры.

— Под голос конкретно?

— Да, они писали конкретно под певца. Они знали его возможности голосовые, что он может, как он может спеть. И они понимали тонкости языка, что если он идет наверх — значит, не надо ему там петь «е» или «и», а нужно спеть красиво «а», или «о», или «у». Они это понимали и знали.

— То есть там, где в итальянском языке гласные, у нас могут быть совершенно спокойно согласные, да?

— Конечно.

— Опишите, пожалуйста, Ваше общее впечатление от украинского оперного искусства. Честно.

— От украинского…

— Вы слышите, что-то упало даже?

— Наверное, главный дирижер ушел. Вы знаете, мне трудно сказать. Я вот перед этим дебютировала в Киеве, в Национальной опере Украины, куда меня пригласили — тоже для меня это была большая честь. Я очень давно хотела спеть на родине, ведь до этого нигде не пела в Украине, только в консерватории. Я работала в оперной студии как солистка и как преподаватель, и все, а потом сразу уехала в Венскую оперу — с ума сойти, да? Как так можно, сама не верю до сих пор. Но да, я чуть-чуть коснулась, я чуть-чуть знаю — как это, весь процесс. Я наблюдала в Киеве, наблюдаю сейчас и здесь, в Харькове. Мне очень приятно, я вижу: работают молодые певцы. Вот это мне безумно приятно, потому что я сама начинала как молодая. У нас сейчас принято, что молодые поют и молодым дают дорогу. Это очень важно — и молодцы, что это делают. А в общем сказать об украинской оперной культуре сейчас я не могу, к сожалению. Мне кажется, что нам нужен спонсор в театре.

— Коммерциализации нужно больше?

— Да, привлекать. Понимаете, когда я в Киеве пела, у нас была репетиция, и я немного была шокирована. Все певцы пришли подготовленные на репетицию, но они так громко пели, что у меня начала болеть голова. Я спрашиваю дирижера: «Скажите, пожалуйста, а почему… где нюансы, где там что-то?». А они говорят: «Стараются: ты вот приехала, и им хочется показать, что они могут». Ну не надо этого, понимаете. Музыку нужно почувствовать, ее нужно передать. Я понимаю эти старания очень хорошо, но это же не конкурс. К сожалению, эта тенденция наблюдается и на сцене. Вот у нас певец как вышел, как открыл… и вовсю классно голос показал. Но надо же показать, как ты владеешь этим голосом. Тебя Бог одарил талантом, этим даром — петь, покажи как ты им владеешь, покажи, что ты можешь этим голосом, какие ты можешь сделать филировку, piano, forte, crescendo, diminuendo. Понимаете, там же в клавире все написано.

— Допустим, crescendo я еще знаю, а вот diminuendo — на этом заканчиваются мои знания.

— Приходите на мастер-класс.

— Хорошо. Тогда вот такой вопрос. Что важнее все-таки — финансирование, то есть оплачивать, высоко оплачивать певцов — или талантливая, молодая, оригинальная, адаптивная к современным реалиям режиссура? Что важнее, куда нужно направиться современному театру, современной опере, чтобы быть привлекательными?

— Хорошо. Если такая формулировка вопроса, то я как мудрая женщина сказала бы, что важно и то, и то. Но если выбирать, что важнее — нужно начать с тенденций внутри театра, сделать что-то неординарное, чтобы публика пришла еще.

— То есть, привлекаем идеей, а публика уже сама начинает создавать ажиотаж и поднимает престиж театра. «Да, там же такие спектакли, вы видели? А вы смотрели, вы ходили?». Так получается привлечение?

— Да, понимаете, должны быть форумы, должна быть публика своя, которая это обсуждает, кому-то другому передает.

— Должен быть хороший пиарщик в оперном театре прежде всего?

— Да, обязательно, обязательно. Да, а потом финансирование.

— Хорошо. Я себе не представляю, как можно каждый день на протяжении двух с половиной часов вечером очень громко петь. Какой режим дня, как Вы сохраняете голос, что Вы делаете, какие секреты у Вас есть, которые можно выдать, конечно.

— Да, я сама порой не представляю, как можно вообще выстоять на сцене и пропеть.

— Вы же не просто рассказываете, Вы же не играете, Вы поете, это же напряжение.

— Это колоссально трудно, даже не представляете, как это трудно.

— Вот, кстати, я как раз представляю, это зрители не представляют. Думают: «Ну вышел, спел да пошел».

— Да, да, да, действительно, на самом деле. Искусство и состоит в том, что, как бы трудно мне не было, я выхожу на сцену и обо всем забываю. У меня бывают дни не очень хорошие, когда мне плохо физически, я же не сверхъестественная какая-то. Нет, я такой же человек. Но, выходя на сцену, я — все, я — в музыке. Я понимаю, что у меня есть какое-то послание, и я его должна отдать публике, которая сюда пришла. Ведь люди приходят в театр порой, чтобы забыть какие-то личные вопросы, кто-то хочет окунуться в атмосферу прекрасного. И у меня нет права за эти два с половиной часа принести им еще какие-то отрицательные эмоции. Моя задача — чтобы каждый зритель ушел с сердцем, наполненным чем-то хорошим и теплым. Когда я слышу отзывы, когда мне говорят люди теплые слова, я понимаю: значит, все не зря, я на правильном месте. Спасибо Богу, что он мне дал голос, дал талант, что я могу людям сделать что-то приятное, хорошее, теплое.

— А перед спектаклем Вы берете сырое яйцо?

— Нет, ничего не беру.

— Коньячок?

— Нет.

— Прекрасно. Вы самая положительная оперная певица, которую я знаю.

— Ой, да, я знаю. У нас этим, к сожалению, страдают. Когда выходишь на сцену, думаешь: «Что такое? А, вот, что-то запах неприятный».

— А Фигаро немножко «подшофе».

— И опять же, я же не должна показывать зрителям. У меня был такой курьезный случай, когда еще была студенткой… ну ладно, не будем об этом.

— Давайте, расскажите.

— Спектакль остановили, да, потому что мы играли «Кармен» в оперной студии. Спектакль остановили, потому что Хозе был…

— Уже «никакой»?

— Он не мог петь, он просто не мог петь, понимаете. Я так и не вышла на сцену. Дирижер развернулся и сказал: «Дорогая публика! Спасибо вам, что пришли. Мы вынуждены остановить наш спектакль, приносим наши извинения», и все. И спектакль закончился. Каждый сам хозяин своего голоса, своего тела. Я ничего не принимаю, ничего не… Могу выпить чаю перед спектаклем, могу выпить кофе. Мне самое важное – это плотно покушать до спектакля, желательно что-то мясное, чтобы я энергетически смогла вынести. Потому что спектакли бывают разные. Иногда ты стоишь на сцене из двух с половиной часов — один час, иногда — 15 минут за весь спектакль. А иногда стоишь от начала первого акта и до конца третьего акта, и нужны силы, потому что потом выходишь на сцену — и понимаешь, что все, ты уже ничего не можешь. И публика ведь тоже… знаете, есть разная публика. Бывает, чувствуешь, что публика настолько с тобой, она тебе помогает, а иногда — публика прямо тянет и тянет это все. Бывает по-разному, и поэтому я должна быть готова. Я сплю обязательно. Я должна в день спектакля 40 минут или час поспать.

— У Вас каждый день спектакли?

— Нет, уже прошла та пора, когда были каждый день. Но было, да. Это очень тяжело, и сейчас такого нет у меня.

— Ваш график расписан до какого года?

— До 2020-го.

— То есть раньше 2020 года мастер-классов нам не видать.

— Нет, ну может быть. Почему нет? Надо подстраиваться под график, у меня есть какие-то «окна», я могу.

— Вот я решил послушать Вас, Ваш голос на YouTube. Смотрю, а там всего лишь 7,5 тысяч просмотров, или 8,5 тысяч просмотров, — почему так? Почему Вас никто не раскручивает на YouTube? Где Ваш пиарщик?

— Без понятия. Не знаю где мой пиарщик. Да пусть, Господи, кому нужно — тот послушает. И в самом деле, сейчас можно все в YouTube найти, это же просто…