Несколько сотен мужчин свистят и ревут каждый раз, когда мимо, поднимая облако пыли, проносятся всадники. 8 мая 2015 года в Кара-Балте стоит жара — на месте бывшего кладбища устроили праздничные скачки.
В главной гонке дня, аламан байге, гнедой жеребец с белым пятнышком во лбу со старта вырывается вперед и остается лидером все 20 километров гонки. Восьмой и последний круг — ближайший соперник в нескольких десятках метрах позади него. Еще несколько минут, и под крики «Чап! Чап! Чап!» конь финиширует первым. Он пробегает еще десяток метров и падает: разорвалось сердце.
Коня назвали Тэмуджином в честь Чингисхана. Как и все сложные клички, эта в обиходе не прижилась, и коня все звали Тимохой. (Бывают кардинальные преображения — к примеру, Видную Даму переименовали в Зымрыка).
Тимохе три года, и это его первые большие скачки в новом сезоне. Двухлеткой он дважды приходил вторым, и надежды на него большие. За несколько часов до скачек, как только коневозка приехала из Бишкека, к хозяину подошел казахский конезаводчик и предложил продать Тимоху за 7 тысяч долларов. Сказал, что даст больше — 20 тысяч — если лошадь придет первой. Тимоху привезли, чтобы «открыть» — отскакать полдистанции для подготовки к летним бегам, его не готовили бежать 20 километров в полную силу. Но жадность взяла вверх, и Тимоха лежит на финише в агонии. Его ждет «красный галстук» — из перерезанного лошадиного горла кровь течет широкой струей, похожей на галстук. Если бы конь был заслуженным чемпионом, то его похоронили бы рядом с родными конюшнями: возле бишкекского ипподрома закопан не один десяток лошадей. Только возле конюшни, где он вырос, лежит дюжина. Но Тимоху ждет другая дорога — на мясокомбинат. Именно это обычно происходит с больными скакунами: из них делают колбасу. Иногда готовят бешбармак — жесткое от многокилометровых тренировок мясо нужно долго отваривать. Вместо 20 тысяч долларов за Тимоху получили 20 тысяч сомов.
Мало кто представляет такой сценарий заранее. Мечта, с которой в Кыргызстане заводят скакунов, — стать обладателем чемпиона наподобие Тачанки, царственно спокойной кобылы светло-серого цвета, названной в честь повозки для пулемета. За три года она выросла в цене в 58 раз, с 3 до 175 тысяч долларов, выиграв шесть машин и около миллиона сомов. (Все цифры о стоимости скакунов основаны на слухах — владельцы отказываются подтверждать их, поскольку не хотят привлекать внимания финансовой полиции). Чемпион не только тешит тщеславие владельца — а в Кыргызстане держать породистых скакунов ещё престижнее, чем коллекционировать «роллс-ройсы», — но и приносит прибыль: за один успешный сезон он может полностью окупить себя и своё содержание на годы вперед.
Логика скакового бизнеса такая: «тай», годовалый скакун, в зависимости от родословной, стоит от 1,5 до 10 тысяч долларов. Вы покупаете его и готовите год или полтора, прежде чем пустить на бега. С каждой выигранной скачкой его цена поднимается на десяток тысяч долларов. В будущем вы можете продать его или оставить как производителя, плодить новых чемпионов — покрыть кобылу жеребцом стоит от 100 до 2000 долларов.
Однако таких, как Тачанка, единицы. Как с каждым выигрышем цена скакуна возрастает, так с каждым проигрышем она и падает. Лошадь, за которую предлагали 30 тысяч долларов, после неудачной скачки может стоить вдвое меньше. И большинство лошадей после скачек в цене падают — порой до нуля.
В Кыргызстане популярны особые виды скачек — байге, что переводится с кыргызского как «приз». Их особенность в большой дистанции: от 4 до 30 километров. Сто лет назад дистанции доходили до 100 километров. По одной из версий, байге произошли от погонь, неизбежного элемента жизни кочевников. Само название одной из скачек, «аламан», переводится как «разбойник».
Иногда животное безумеет от боли и пытается покончить с собой — с разбегу бросается головой об стену, душит себя решеткой или отгрызает себе ногу.
Аламан байге — самая престижная, самая длинная и самая жестокая для лошади — длится полчаса. Кони бегут от 18 до 30 километров, пробегая по километру в минуту. До финиша, как правило, доходит меньше половины участников. Часть получает травмы. Некоторые, не доскакав, падают замертво или вскоре после скачки умирают от разрыва сердца, кровоизлияния в мозг или перелома ног. Переломы лошадям в Кыргызстане не лечат. Сколько бы конь ни стоил и какую бы длинную родословную ни имел, перелом — это приговор. 400-килограммовое животное невозможно уговорить потерпеть месяц-другой и поберечь ногу. Конь продолжает наступать на нее, и состояние ухудшается. Иногда животное безумеет от боли и пытается покончить с собой — с разбегу бросается головой об стену, душит себя решеткой или отгрызает себе ногу. Поэтому при сложном переломе тренер чаще всего решает убить лошадь сразу.
Какой приз дали за первое место, выигранное Тимохой в тот день, его хозяин, Александр, не помнит — говорит, все было как в тумане. Помнит, что десятью годами ранее на другой скачке, где его лошадь погибла в похожих обстоятельствах, в качестве приза дали 6 тысяч сомов и DVD-плеер, — он тут же его сломал, швырнув в трибуны. Саша говорит, что давно перестал плакать по погибшим лошадям — свыкся с неизбежностью смерти. Однако фотография Тимохи у него до сих пор на профиле в «Одноклассниках».
Тимоха вырос на конюшне №11. Александр Федоров, или Шуке, как называет его помощник, — начальник конюшни и тренер. Среди других тренеров на ипподроме Саша выделяется: он вырос в Бишкеке, а не в селе. Внешне тоже отличается — он в полтора раза шире остальных и скорее похож не на бывшего жокея, а на боксера — причем забросившего спорт лет 10 назад. Саше — 30, лошадьми он заболел восьмилетним ребенком, когда отец впервые привел его в конно-спортивную школу. Уже в третьем классе он сбегал с уроков на ипподром, где бесплатно работал, чтобы побыть с лошадьми, а в шестом окончательно бросил школу ради конюшен.
«Люди — злые, завистливые, жадные, все хотят друг друга обмануть, а лошадь — если ее не обидишь, то и она не обидит», — объясняет он. — «Вот ты что больше всего любишь в жизни? Я — жеребят выращивать. Это те же дети — мы к каждому жеребенку относимся, как к ребенку». Увлечение лошадьми Саша называет болезнью, которая, в отличие от любви, не проходит (он в разводе). Каторжный труд, неврозы, проигрыши — он бы стал военным или бизнесменом, но без лошадей долго не может.
Как и в большинстве конюшен, в 11-ой живут не только животные, но и люди — в комнатах за стенкой от стойл. Некоторые тренера говорят, что храп любимого коня — музыка для ушей. Но заснуть в конюшне сможет не каждый: во сне лошади громко храпят, пукают, ржут и стучат копытами по стенам. Бывает, ночью конь вертится с бока на бок, пока не застрянет, уткнувшись копытами в стену. Тогда он начинает бить по стене, пока кто-нибудь не придет ему на помощь. В 11-ой конюшне три жилые комнаты, каждая размером с кладовку. В одной из них стоит обклеенный фотографиями лошадей шкаф, кровать и два телевизора — один в качестве подставки. Холодильник и обогреватель стоят в соседней комнате, где хранят витамины и добавки для лошадей (включая пиво). В свободное время обитатели конюшен собираются в коридоре возле этих комнат: курят, пьют чай, играют в нарды или смотрят телевизор — пересматривают записи скачек.
«Кобыла благороднее, она полностью выкладывается и бежит, пока не умрет. А жеребец хитрый: если устанет, то может закосить под больного — просто остановиться и сделать вид, что ему плохо».
Рабочий день в конюшнях начинается еще до рассвета и длится 15 часов. Мало того, что надо перетаскать десятки ведер с водой, зерном, опилками и убрать килограммы навоза, важно найти общий язык со своенравными животными, которые в лучшем случае будут тянуться за лаской, а в худшем — пытаться откусить вам палец (иногда успешно). Эта работа отличается монотонностью, не знает выходных и не обещает больших денег — в среднем конюх зарабатывает 5 тысяч сомов в месяц. Многие выдерживают три дня и сбегают — в конце концов, человека, который решил искать более легкий способ зарабатывать на жизнь, можно понять.
Главный навык, который всю жизнь оттачивают тренеры, — умение «чувствовать лошадь». Каждое утро она просыпается в разном настроении. Если оно хорошее, то конь «играется»: дергает головой, пританцовывает, пытается приласкаться или лягнуть. Если плохое, то он всем видом показывает, чтобы его оставили в покое. В зависимости от утреннего настроения тренер определяет нагрузку на треке — от 5 до 15 километров в разном темпе, от шага до галопа. Отпуск у скакуна раз в году, не больше нескольких недель в декабре, когда земля на треке становится слишком твердой для копыт. В остальное время кони отрабатывают по несколько сотен километров в месяц. Грань между недостаточной и чрезмерной нагрузкой очень тонкая, и «чувствовать лошадь» важно, чтобы задавать ровно такой объем тренировок, который бы и развивал выносливость лошади, и не травмировал ее.
«С лошадьми, как с маленькими детьми, — говорит Александр. — То зубы заболят, то задница, то ноги». Лошадь легко простывает, громко чихает и долго кашляет. У нее чувствительный желудок: многие погибают от несварения. Травмировать лошадь можно на ровном месте — например, на Чолпон-Атинском ипподроме из-за покрытия беговой дорожки несколько лошадей сломали ноги, и бишкекские коневоды теперь опасаются ехать туда на скачки.
В скачках участвуют как жеребцы, так и кобылы — чемпионов поровну среди и тех, и других. «Кобыла благороднее, она полностью выкладывается и бежит, пока не умрет. А жеребец хитрый: если устанет, то может закосить под больного — просто остановиться и сделать вид, что ему плохо, — рассказывает Саша. — И сразу никак не поймешь, что он притворяется, только на следующий день, когда видишь его в настроении играть и дурковать, понимаешь, что он не устал».
Порой за несколько лет скакун меняет десяток владельцев, возрастая и падая в цене. Однако на бумаге его даже не существует.
У каждой лошади свой характер. Она может быть нервной, спокойной, ленивой или хитрой. Некоторые дают знать: им виднее, что нужно делать. Некоторые страдают вредностью — обнаружив в загоне незнакомца, прижимают уши к голове и начинают за ним гоняться. Некоторые любят внимание: понурые в конюшне, выйдя к людям, принимают, как говорят на ипподроме, «дерзкий» вид. Все это складывается в ключевую характеристику, которая определяет чемпиона, — бойцовский дух. Потому что если у лошади нет желания прийти первой, ее никто не сможет заставить.
В день скачек бишкекский ипподром «Ак-Кула» переполнен настолько, что двадцатитысячная толпа, не поместившись на трибунах (рассчитанных на три тысячи человек), переливается на трек, под ноги к лошадям. Зрители повсюду: на заборе, на деревьях, по обе стороны беговой дорожки. В будни ипподром выглядит совсем иначе. Перед рассветом здесь бывают туманы, и тогда кажется, что эти места заброшены не один десяток лет. В серой дымке виднеется только ржавый вагончик охранника, металлические останки сцены и дыры в заборе. Время от времени мелькают всадники, и плотную тишину прерывает только русский рэп из их мобильников. Конюшни за полем ипподрома разделены огромным полем застарелого навоза, смердящими лужами и разбитой дорогой, вдоль которой висит белье и бегает стая местных дворняг. Здесь пахнет конским навозом и пылью разрухи, и это совсем не похоже на аромат больших денег. Однако лошади, которые здесь живут и тренируются, в совокупности стоят несколько миллионов долларов. Самые дорогие живут в конюшнях учителя Александра — Керима Омуралиева, которого многие считают лучшим тренером страны.
Успех на ипподроме измеряется в машинах: так повелось с девяностых, когда их начали разыгрывать в качестве главного приза. Эта практика уникальна для стран СНГ, и ее связывают с маленькими призовыми фондами. Тотализаторы запрещены, спонсоров мало, и призовые фонды часто собирают из взносов участников (от 2 до 7 тысяч сомов). «Машина» звучит солиднее, чем 1 500 долларов, вот и становится главным призом. Коневоды верят, что как корабль назовешь, так он и поплывет, поэтому в кличках скакунов можно найти весь диапазон транспорта — от Паровоза, Автомашины и BMW до Airbus. Этот разброс отражает действительность: «автомобилем» могут оказаться как древние «Жигули» за 300 долларов, так и новенький Land Cruiser Prado за 50 тысяч долларов, какие разыгрывают в Казахстане — там призовые фонды в 10 раз больше кыргызстанских и доходят до 200 тысяч долларов. Машины, как правило, после победы продают, а деньги делят между собой: владелец получает 50%, тренер — 30%, жокей — 10%. Ещё 10% делят между остальными работниками конюшни.
Владельцы скакунов бывают двух видов: те, кто тратит на коней последние деньги, и те, для кого это «хобби».
В машинах исчисляются заслуги не только коней, но и тренеров — лучшие имеют на счету несколько десятков. Каждый тренер знает точный счет своих побед, однако мало кто называет его вслух: коневоды суеверны и думают, что если хвалиться, то удача может отвернуться, а в их деле без нее никак. Керим утверждает, что не помнит, сколько машин выигрывал, однако точно около сотни, включая новенький джип из Казахстана.
«Ко мне иногда подходят и просят не участвовать в скачках: «Байке, дайте и нам выиграть», — улыбается он. — Я уже выиграл все, что хотел. Но теперь нужно во второй раз». Ему 53 года, но о пенсии он еще не думает — будет тренировать, пока сможет. Керим — единственный тренер с профессиональным образованием: в советское время он учился в уфимской школе жокеев. В его конюшнях можно найти десяток прошлых и нынешних чемпионов, включая Тачанку, Ганк, Айкашка и Электру Де Ла Рок. Здесь живет 40 лошадей стоимостью от 5 до 100 тысяч долларов, родом из Кыргызстана, Франции, Швейцарии и Ирландии.
Рядом с лошадьми в конюшне Керима живет почти десяток подростков-жокеев. «Будущих тренеров мы воспитываем с малых лет. Я беру молодых и способных — они быстро все улавливают и привыкают, — рассказывает он. — Некоторые мне как сыновья, мы вместе уже почти десять лет». Без «пацанов» в байге не обойтись: когда скачка длится 20 километров, на результат влияет каждый лишний килограмм. Как следствие, наездники аламан байге весят меньше 40 килограммов, скачут без седла и выглядят, как третьеклассники — что часто неправда, поскольку они либо в классе седьмом, либо давно бросили школу. Невысокий, худощавый и неразлучный с кепкой Керим — образец эволюции «пацана»: 40 лет назад он и сам был одним из них. Для самих жокеев он образец и в другом отношении: это один из тех тренеров, кто выиграл достаточно призовых, чтобы самому стать владельцем нескольких чистокровных коней.
Тренеры редко владеют лошадьми и владельцев предпочитают не обсуждать: по их мнению, в скаковой спорт вкладывают слишком мало людей, чтобы отпугивать их. С точки зрения бизнеса, скаковые лошади — рискованная инвестиция. Они дорого стоят, много едят, требуют постоянного ухода, болеют, получают травмы и часто умирают. Содержать скакуна может не каждый: это стоит 2–3 тысячи долларов в год.
Помимо аренды стойла и еды (а лошадь каждый день съедает 10 килограммов сена и 15 килограммов зерна), нужно платить конюхам и тренерам, покупать витамины и лекарства. Но обычно скакунов покупают не ради прибыли, а ради престижа — чтобы было чем похвастаться перед друзьями, которых не удивишь дорогой машиной. Дают знать и корни: для кыргыза лошадь была предметом статуса еще с тех времен, когда была самой дорогой вещью, которой он мог владеть.
Сколько именно скакунов в Кыргызстане и какова их общая стоимость, никто не знает: чаще всего паспорта есть только у привозных лошадей, а купля и продажа оформляются одним рукопожатием. Порой за несколько лет скакун меняет десяток владельцев, возрастая и падая в цене. Однако на бумаге его даже не существует.
Владельцы скакунов бывают двух видов: те, кто тратит на коней последние деньги, и те, для кого это «хобби». Их легко различить на скачках: первые стоят у кромки беговой дорожки и с гордостью рассказывают, какая лошадь принадлежит им, какие сложности они пережили, готовясь к бегам (болезни, травмы, безденежье), и как у них «все внутри подпрыгивает» перед забегом. Многие из них увлеклись лошадьми еще в детстве и либо сами были жокеями, либо заразились страстью от родных.
Владельцы второго типа свой статус предпочитают «не афишировать» и оставаться не замеченными публикой. Среди них много людей, связанных с политикой, — иногда их обвиняют в привычке «дарить» скакунов в качестве взятки. Их лошади, как правило, породистые и дорогие, поскольку только они могут себе позволить покупать лошадей из Европы и США. Одни из лучших лошадей — у бывшего премьер-министра Омурбека Бабанова, который ушел с поста на фоне скандала, связанного с его жеребцом по кличке Айландер Уан. Конезавод «Асанбек-Ата», названный в честь отца иссык-кульского «вора в законе» Камчы Кольбаева, в последние годы занимает призовые места на всех крупных скачках. К примеру, на последних скачках в честь Нооруза его кони взяли первые два места в аламан байге. Мир богатых любителей скакунов весьма тесен: лошади Бабанова и Кольбаева живут по соседству возле ипподрома в Чолпон-Ате. Однако в жизни лошадей такие владельцы часто играют роль лишь кошельков: навещают конюшни раз в пару месяцев и на самих скакунов почти никогда не садятся. Чем породистее лошадь, тем она нервнее, и то, что вы заплатили за нее 20 тысяч долларов, не гарантирует, что она не попытается вас скинуть или укусить при первом удобном случае.
Большая дистанция — одна из главных причин, почему на байге умирает много лошадей. Когда эти скачки зарождались, кыргызы ездили на других породах коней, нежели сегодня. Они скакали на «кыргызской лошади» — невысокой, коротконогой, выносливой и с прочными копытами. Сегодня она почти исчезла, и в байге участвуют скакуны разных пород: новокыргызской, арабской, русской рысистой, ахалтекинской. Но большинство бегов выигрывают лошади английской чистокровной породы. Этих коней называют «рожденными в скачках». Они могут скакать со скоростью 70 километров в час — за рубежом в скачках с английской чистокровной запрещают участвовать лошадям других пород, поскольку она резвее всех остальных. В Кыргызстане это правило не действует: скаковой спорт едва не исчез в девяностых, и даже сегодня в скачках участвует не так много лошадей, чтобы вводить ограничения.
Среди допингов, которые дают скакунам перед скачками, — Red Bull, обезболивающие, наркотики и стероиды, от которых у лошади «открывается турбина».
Зарубежные коневоды иногда называют кыргызов живодерами за то, что они заставляют английских чистокровных бегать на длинные дистанции. Аламан байге в 10 раз длиннее классического дерби, а особенность английской чистокровной в том, что она скачет, пока не разорвется сердце. Поэтому на российских сайтах по продаже лошадей можно встретить объявления, в которых владельцы пишут: «Киргизам и казахам не продам», — они считают, что на национальных скачках лошадей убивают.
Местные ветеринары с ними согласны и называют байге издевательством над лошадью. Тренеры, в свою очередь, ветеринаров считают аферистами: по их словам, вызов врача может стоить 300 долларов, а допинги, в использовании которых винят коневодов, медики продают сами. Среди допингов, которые дают скакунам перед скачками, — Red Bull, обезболивающие, наркотики и стероиды, от которых у лошади «открывается турбина». На ипподроме признают, что диапазон средств, идущих в ход, ограничен только фантазией и кошельком владельца. Как часто это происходит, неизвестно: на скачках нет ни ветеринарного, ни допинг-контроля.
«Это бешеный адреналин. Мозг отключается, думаешь только об одном: о победе. Со стороны сложно понять: ну, бежит лошадь и бежит. Но когда ты ее тренируешь днем и ночью, и она выигрывает — лучше ощущения нет», — рассказывает Александр. Во время скачки лошадь теряет 20 килограммов веса, а тренер — эквивалентное количество нервов. Тренеры наблюдают за скачками не с трибун, а с кромки поля ипподрома. Каждый нервничает по-своему: одни мечутся вокруг трека, пытаясь прямо во время скачек вдохновить жокея матами, другие застывают у кромки поля и напряженно следят за бегами, выкуривая одну сигарету за другой. Керима на ипподроме нет: пару недель назад кобыла лягнула его в грудь, и он лег в больницу с разрывом селезенки. В такой день Саша обычно выкуривает несколько пачек. Сегодня, 9 мая 2017 года, у него скачут четыре лошади, но вместо сигареты во рту травинка — он пообещал себе: «Если Альянс попадет на призовое, брошу курить».
К полудню температура поднялась до +30°С, и скачки пришлись на самый разгар жары. Одна из лошадей Саши захромала и сошла с дистанции, но Альянс занял второе место. На предпоследней скачке, не добежав до финиша, упала лошадь из Чолпон-Аты — Стихия. Вокруг нее собралась толпа, которая пыталась ее откачать. Последней скачкой, как всегда, была аламан байге. Однако ее окончание прошло сумбурно, и многие даже не заметили, кто стал победителем: на предпоследнем круге у самых трибун, шатаясь, остановилась Делика из конюшен Керима. К лошади тут же подбежали люди, которые попытались удержать ее на ногах. Делику толкали с обеих сторон, поливали водой, резали, чтобы пустить кровь, хлестали по морде и подбадривали, но она снова и снова падала, закатывая глаза. В 300 метрах все еще лежала Стихия, а на заднем фоне шло награждение: под бренчание комуза тренер победителя, сияя счастьем и тряся кубком, уезжал с ипподрома на главном призе — на старенькой, но отмытой до блеска Skoda Octavia.
В тот день на бишкекском ипподроме погибло 9 лошадей из 129. Говорят, скачки были чересчур резвыми — все скакали слишком быстро. Никто не ведет статистику, сколько скакунов погибает за год, но бывали потери и крупнее: прошлой весной на бегах в Сокулуке погибло около 20 лошадей.
После скачки лошадь дымится, как пистолет после выстрела. Она исходит паром, шумно дышит и блестит, будто смазанная маслом и пеной. Если все в порядке, через пару часов она придет в себя. В идеале каждый получает свое: жокей — медаль, владелец — ключи от машины, а лошадь — долгожданный обед и перспективу отдыха на целых три дня. Но так бывает не всегда. На жизнь одного коня приходятся примерно 25 скачек (по пять скачек в год), и они складываются в 12 самых опасных часов его жизни. Тем не менее шансы дожить до глубокой старости небольшие: хотя лошади могут жить дольше 30 лет, большинству скакунов на конюшнях бишкекского ипподрома от 1,5 до 8 лет, и лишь единицам больше 12.
Скачки в честь Дня победы закончились после шести, и к этому времени стоянка перед ипподромом, с утра заполненная коневозками, жокеями, конюхами, тренерами и владельцами, опустела. Ворота конюшен Керима закрыты, за ними мертвая тишина. Напротив толпа поздравляла победителя аламан байге: он сиял в лучах заходящего солнца. Мимо медленно провели лошадь с капельницей — один вел лошадь, другой держал раствор и поливал гриву водой. В 11-ую конюшню шли жокеи с пакетами, полными газировки, булочек и курицы-гриль. Знойный вечер сладко пах прелым навозом. Все было как обычно: на бишкекском ипподроме закончился день скачек.
ПІДПИШІТЬСЯ НА TELEGRAM-КАНАЛ НАКИПІЛО, щоб бути в курсі свіжих новин
