Женщины-бойцы. Рак груди: истории побед!

В мире уже несколько десятилетий рак груди не считается смертельной болезнью. ChaiKhana предоставляет слово женщинам, победившим эту болезнь, и напоминает о необходимости регулярной маммографии – диагностика на ранней стадии спасает жизнь.

УМА ГЕЙБУЛЛА, БАКУ

Пятиэтажное здание диагностического центра. Кабинет врача УЗИ  находится на последнем этаже. Я помню, я вышла оттуда... не знаю, что было в грудной клетке, но мне казалось, я носила весь земной шар на голове. Я спускаюсь по лестнице и слышу звук падающих слез, будто камни ударяются о мрамор и отдаются эхом.  Наверно, это было самое сложное. Думаешь, как слезы могут ударяться о камень. Я даже мысли не допускала, что эта болезнь  может коснутся меня.

В 1990 году у меня появились первые уплотнения. Сейчас я связываю свою болезнь с теми стрессами в 90-х: я очень больно переживала те события: войска в городе, перестрелки. Когда появились первые уплотнения, врач назначил мне лечение, и каждые полгода я его проходила. На тот момент рак уже был известен, но не был таким радикальным, как сегодня. В 1993 году у меня появились покраснения, и мне сказали, что эти опухоли, а их уже было 12-13, надо удалять. Грудь тогда сохранили, но потом врач сделал ультразвук, и пришлось удалять все женские органы тоже.

При очередном обследовании в 1997-ом году врач заставил срочно показаться маммологу. Но почему так срочно, не понимала я. В тот период уже знали о раке, и я думала, если у меня рак и опухоль злокачественная, то однозначно — я обречена на смерть, мне уже не выкарабкаться.

Я помню этот момент, когда врач сообщил о моем диагнозе. Я думала я — это не я. Я думала, что это не я сижу, я думала, что я стою и смотрю на себя со стороны и слушаю, как ей говорят эти страшные слова, а какая-то Ума сидит и смотрит. А я, я стояла за спиной и смотрела на это.

На тот момент уже была третья стадия рака, надо было срочно делать операцию и химии.

Нам посоветовали другого врача в онкоцентре, где диагноз подтвердился. Созвали консилиум, куда  пошла я и вся моя «тяжелая артиллерия родственников» (смеется). Сначала меня не пустили, они что-то обсуждали без меня, но через полчаса вызвали и открыто сказали, как современный и интеллигентный человек я должна знать, что я серьезно больна, и мне предстоит серьезное лечение. Операция, химия, облучение, и лекарства, которые помогают в 70 из 100 случаев. Врач сказал, если 50% — это помощь врачей, то остальные 50% — человек сам должен себе помочь, должен отгонять черные мысли, верить в выздоровление и верить врачам.

Для меня самым тяжелым периодом в жизни был период восстановления. Послеоперационные эффекты давали о себе знать. Рука, где удалили лимфоузлы, перестала работать, наверняка задели какой-то нерв. Постепенно я стала выздоравливать. Мне становилось лучше. Уже перед кабинетом врача я успокаивала других женщин, я им говорила, что через полгода вы выздоровеете и вам станет лучше. Если честно, я не сразу поверила в то , что останусь в живых. Я поняла это через два года.

Во время химии волосы выпадают, и женщины лысеют, но не все. Доктор сказал , что если человек обладает каким-то интеллектом, то волосы выпадают полностью, у многих волосы выпадают частично. Когда я облысела, мой брат обрадовался и сказал: «Слава Богу, теперь мы знаем, что у моей сестры есть интеллект» (смеется).

Во время химиотерапии настолько непонятно то,  что происходит с твоим организмом, я даже не могу это описать, и не могла на тот момент.

После химии спустя 3 года у меня отказала почка,  у меня появились проблемы с памятью и слухом, у меня мигрень, я плохо слышу.

После операции и удаления молочных желез у меня образовалась еще какая-то шишка, и надо было ее удалять. Я взяла свою невестку, скрывая от всех, пошла к врачу, чтоб удалить ее. Ну, сколько можно было операций? Я перенесла 6 операций, и не хотела никому говорить. Для человека, который прошел огонь и воду – эта маленькая операция уже была нестрашной.

Я не думаю, что врачи должны напрямую говорить о диагнозе. Мне было очень сложно слышать об этом, думаю, было бы легче, если бы я не знала об этом. Может я не столь современный человек. Я знаю, что многим не говорят. Например, жене моего племянника так и не сказали.

После болезни я стала вести социально активный образ жизни. Я много писала об этой болезни, встречалась с больными и беседовала с ними до тех пор, пока у меня не состоялся разговор с одной женщиной. Я позвонила ей хотела ее успокоить, но она стала задавать обидные вопросы. А где гарантия, что если вы выздоровели, то и я выздоровею, спрашивала она. Было сложно это слышать. Ты не видишь человека, говоришь по телефону, успокаиваешь, обещаешь, что все будет хорошо, через год мы опять с вами поговорим, вы сами скажете, что у вас все хорошо, а в ответ на это я слышу «не все же выздоравливают, как вы». Она как будто винила меня в том, что я осталась жива. Люди бывают разные.

Женщины после таких болезней меняются. Я целовала цветы. Сейчас я это не могу себе представить, как может человек нагнуться и целовать цветок в парке. Я это делала, я любила всех людей на земле, весь земной шар, все что меня окружает, видела красоту вокруг, чего сейчас о себе сказать не могу.

Я очень хотела жить. Мне было 43, и у меня была мечта отметить пятидесятилетие. Я даже просила брата отметить его заранее. Тогда мой брат сказал, Рейган победил рак, ты думаешь, ты не победишь? Тем более у него нет таких братьев и сестер, как у тебя!

На самом деле поддержка семьи – колоссальный фактор,  но все-таки надо верить свои врачам тоже. Может мне помог Бог, не знаю, но что-то точно помогло, наверно даже все вместе.

Например, перед химией моему брату было сложно видеть меня без волос, и кто-то ему сказал, что не надо подвергать таким мучениям, есть какой-то доцент, который лечит альтернативными способами, и он очень просил меня пойти к нему. Я отказалась. Я сказала, я верю медицине и врачам, пусть делают врачи, что считают нужным.

Обычно все плохое остается позади, за этот период я познакомилась с очень многими людьми и стала их больше ценить. Если раньше я выборочно общалась с людьми, то потом я стала общаться со всеми и поняла, что все люди равны. Ценности меняются, отношение ко многому меняется, мироощущение меняется.

В 1997 году интернета еще не было, но мне было очень интересно, что мне вводят. Я расспрашивала у медсестры наименования лекарств, заходила в аптеку и спрашивала их состав, так я узнала, что мне вводили змеиный яд в чистом виде.

Начиная с 2009 года я стала интернет-зависимой, сидела на форумах целыми днями, писала, обсуждала какие-то вопросы. Там же я познакомилась с очень интересной молодежью, мы ходили в детские дома вместе, и до сих пор они приходят ко мне домой.

Я писала много статей на эту тему. У меня был материал о молодых людях, с которыми я познакомилась в онкологическом центре, у них обоих был рак, они познакомились друг с другом там. У парня уже не было волос, но несмотря на это, на эту страшную болезнь, у него было большое чувство юмора. Я писала это все от первого лица. Как потом она потеряла его и описывала все эти эмоции.

Как-то уже после операции я выходила из ванной и сын моей племянницы спросил «тетя, а где твои груди?» А я ему указала на вешалку и сказала, вот они висят. Тогда была проблема с протезами, подкладывали что могли, из ваты что-то делала сама и подкладывала. Часто я смотрела на себя в зеркало и плакала, мне казалось это уродством. А он мне сказал, «тетя, не плачь, зато тебе не придется просить людей отворачиваться, когда ты переодеваешься».

Сейчас есть все, но они стоят дорого. Свои первые протезы я хотела кому-то подарить, но никто так и не захотел. Под чужим именем я написала в интернете, и одну грудь у меня забрали. Это тоже проблема, об этом вслух не скажешь, объявление в газете тоже не дашь. Я считаю, если она в целости, то надо кому-то подарить.

До болезни я думала, на свете много плохих и мало порядочных людей, после болезни я поняла, что все это наоборот. Я думаю, все, что случилось в моей жизни, уже случилось, а все, что связано с моей болезнью – знакомства, люди – это хорошо. Плохое или хорошее – это моя жизнь.

ИРИНА РЯБИХИНА, БАКУ

Семь лет назад я сама нащупала опухоль в грудb, эта оказалось мастопатией, а опухоль оказалось в другом месте. На тот момент мне было 43 года, когда врач мне сказал, что надо удалять как верхние, так и нижние органы.  Я решила удалять, чтоб жить, зачем умирать с двумя грудями.

Прошло 7 лет, как я победила рак. В моей жизни ничего не поменялось. Я не ношу протезы. Я приспособилась и без них.

Я приняла 6 химий, конечно? после операций я ничего не чувствовала, но процесс химии – это не просто тяжело, это неописуемо, это ужасно. Мне казалось, я прошла все круги ада. Я врагу не пожелаю этого. Синяки от уколов до сих пор не отошли. Но я жива? и это самое главное.

Естественно, у меня был шок. Один день я поплакала, потом надела черные очки и пошла получать деньги в банке. Я благодарна людям за помощь. Мои бывшие одноклассники собрались и оплатили пол суммы, вторую половину я взяла в долг, моя подруга написала в одну из самых крупных компаний в Азербайджане, и один человек оплатил все мои химии и еще передал мне деньги на реабилитацию после химии. Когда я позвонила сказать ему спасибо, он перебил меня и сказал спасибо вам, что дали мне такую возможность, возможность вам помочь. Тогда я поняла, что хороших людей больше, чем плохих. Мне помогали абсолютно все.

Мне казалось, что депрессии у меня не было, хотя мои дети утверждают, что от меня шел негатив.

Сейчас мне больно смотреть, что кто-то умирает от этого. Лично мне помог мой сильный характер, я была уверена, что все будет хорошо. Я была уверена в себе, в своем враче, я не ходила больше ни к кому. Она сказала, что я избавлюсь и все будет нормально.

Сегодня мне сложно собрать волю в кулак и пойти провериться. Я не могу больше ходить в онкологию. Мне плохо от того, что там происходит, от этих очередей. Я приходила записываться в 4 утра, и в холоде сидела в коридоре.

Женщине очень сложно решиться на такую операцию, у меня начался климакс, я поправилась, гормональные сбои, стала отниматься рука, но это стоит того, чтобы жить, видеть детей, внуков, мать. Я ходила лысой, носила косынки, но парик — никогда. На свадьбе дочери у меня была очень короткая стрижка и все думали, что ее мама какая-то экстремалка. И несмотря на такое состояние, на черные круги под глазами, желтый цвет лица, мне казалось, я хорошо выгляжу.

У меня ко многому изменилось отношение. У меня всегда было много растений в старой квартире, но когда переехали сюда, они все погибли. После этого я стала разводить цветы. У меня еще была собака, которая умирала от той же болезни, которой страдала я. Эта собака жила с нами 14 лет, мы все ее обожали. Она умирает, на следующий день мы идем сдавать анализы, и у меня все хорошо. Я очень переживала ее смерть, она забрала мою болезнь. Через полгода я опять завела собаку. Сейчас я ко многим вещам отношусь по-другому, стала терпимее, и к людям тоже. Сейчас я живу по принципу «общаюсь с кем хочу»

Когда человек болеет, он цепляется за все. Я часто ходила в церковь, и мне казалось, Матрона мне помогает. Главное — верить, и не важно во что, во врача, в Бога, главное верить.

У меня есть подруга, которая очень тяжело переносила мою болезнь, и после операции у меня появилась седая прядь, и у нее в том же месте, но в зеркальном отражении. За счет моего сильного характера, ну так получилось, что я подбадривала друзей. Звонили мне, чтоб выразить поддержку, а получалось наоборот, я успокаивала их, говорила, что все будет хорошо.

Кому суждено сгореть, тот не утонет. Может, я быстро и вовремя все сделала, у меня не было времени на раздумье.

Говорят, женский рак – это обида, это реакция на обиды, на скопленные в женщине обиды. С этой болезнью у меня ушли все обиды, я больше ни на кого не обижаюсь.

В любой ситуации надо искать позитив. Мой позитив был в том, что со мной это случилось в 43 года, когда я свой женский путь уже прошла, а не в 33. Я видела в онкологии 16-тилетних девочек, которым вырезали матку. У нее был рак матки. Я видела 15-тилетнего мальчика, которого просто вырезали по кускам, и я видела его мать.

Позитив в том, что со мной это случилось в 43, и это со мной, а не с моими детьми. Надо искать позитив, я стала умнее, добрее, у меня появилось много друзей, больше любить жизнь. Не нужно спрашивать за что, надо спрашивать для чего.

Когда я болела, я говорила ничего не буду хотеть, лишь бы выздороветь, как только это проходит, то опять все хочется.

Я думаю, меня наказали за что-то , я даже знаю за что. Но по молодости мы все совершаем ошибок, и на тот момент думаем, что делаем это правильно. Есть поступки, за которые мне стыдно, которые сейчас я бы не сделала. Говорят, мудрость приходит с годами, кое-что я исправила бы, но как говорится, у истории нет сослагательного наклонения.

Нигяр Алиева, Баку

Такое ощущение, что я никогда не болела, когда я ходила в онкологию – эти лица до меня не доходили. Эти страдальческие лица, смотришь на них и жить не хочется. Понятно, больно, сложно, но не делай так, чтоб тебя все жалели. Я не знала, какая я. Я рыдала только первую неделю болезни, потом собралась. К сожалению, у нашего народа, если у тебя рак, то ты смертник. Поэтому, когда сразу после химиотерапии ты идешь на зумбу, все на тебя смотрят, как на ненормальную.

Летом 2014 года я сама нащупала шишку у себя в груди. Врач мне сказал, у меня узловая мастопатия, я не испугалась и не стала лечить. Диагноз был поставлен неверно. Потом я поехала в Иран, там тоже мне сказали, что все хорошо, прописали какие-то витамины, которые, как потом выяснилось, ускорили процесс развития болезни. Их категорически нельзя было пить. В итоге, в онкологической мне сказали, что у меня уже 3-я стадия с метастазами. Мы поехали в Турцию, врач сказал, есть подозрения на рак, и уже на третий день сделал мне операцию.

После операции, когда я проснулась и увидела мужа в слезах, стала его успокаивать, что это не конец света, и ты приехал поддержать меня, а ты наоборот уже меня хоронишь.

Я понимала, что это — не конец света, это — не все. Моя миссия не закончилась здесь, я не сломалась. Я не знаю, я стала наоборот сильнее, я полюбила жизнь. Я всю жизнь была всем недовольна, жаловалась, все надоело, все было не так. Когда Бог послал мне эту болезнь, я приняла это как урок, как достойный урок, я убедилась в том, что он мне это дал не просто так, и все не так плохо, оказывается. Наверно, надо было столкнуться с этим, чтоб понять.

Когда сидишь и жалуешься , что у тебя нет второй пары обуви, или другого пальто, последнего телефона, а потом, когда каждый 21-ый день ты отдаешь 2000 манат на лекарства, ты понимаешь, что это все не главное. Каждый, кто болеет – меняет в жизни что-то, я стала больше себя любить, смотреть за собой, чего не делала никогда.

Я думала о детях, о том, что они будут делать без меня. Но больше всего меня поддержали турецкие врачи. Например, когда я пришла здесь (в Азербайджане) к врачу, он спросил, принимаю ли я антидепрессанты, я сказала нет. Он удивился, сказал, что я не похожа на больных. Я помню, я видела девушку в очень плохом состоянии, она на меня смотрит и спрашивает, как я могу так. Как я могу сидеть и смеяться, носить красную помаду. Она была удивлена, что у меня тоже рак.

В Турции у них другое отношение, я встречалась со многими женщинами, и все они принимают это, как экзамен.

Я считаю, что женщины — сильные. Мы все притягиваем. Эта болезнь может возникнуть от стрессов тоже, так как падает иммунная система. Я не назову себя победителем, я еще продолжаю лечение и это будет продолжаться 5 лет.

Ольга Ходко, Тбилиси

Мне было 31, когда обнаружили эту болезнь. У меня были сложные отношения с мужем, он по себе очень импульсивный человек, эти постоянные эмоциональные качели, нервы, я склоняюсь к этой причине больше. У меня хоть и была первая стадия, но она была в очень агрессивной форме.

Врач 90% был уверен, что это доброкачественная, а оказалось злокачественной опухолью. Она быстро росла, поэтому в течении недели сделали операцию. Это было 3 года назад. Рак, сегодня, очень помолодел, и у молодых он быстрее прогрессирует.

Врач попросил меня присесть и единственное, что сказал, что мне предстоит долгий процесс лечения. Он сказал, что у меня злокачественная опухоль, и дал гарантии, что я выздоровею. Но естественно, у меня было шоковое состояние, я вроде улыбалась, но слезы подкатывали. Конечно, было обидно.

Я очень злилась на своих друзей, которые жалели меня. Я видела в их глазах ужас, страх, жалость, слезы. Мой муж уверял меня, что меня обманывают, что это не мои анализы. Получалось так, что не меня успокаивали, а я их.

Самое сложное в этом процессе — это химия. После этого лысой я ходила год. Иммунитет упал до 0, я стала пользоваться народными средствами, пила литрами морковный сок.

Потом появилась идея – пойти и получить права. Муж обещал купить машину, вот я отвлеклась этим.

Я понимала, что умирать никак нельзя, у меня муж, дети, родители, я чувствовала эту ответственность на себе.

Нана Лазариашвили, Тбилиси

В 2010 году я была в Скрининг Центре, и у меня обнаружили рак. Мне сделали частичное удаление и 8 химий.

Я думала, бывают еще хуже случаи, когда нет выхода. В таком моменте самое главное — психологическая стойкость. Человеку нужно не только здоровье, но и психологическая стойкость.Перед операцией я сделала макияж, уложила волосы, хотя конечно, во время операции с меня сняли макияж, но после операции тут же нанесла опять. Даже после химии я не лежала, встала и пошла сразу на работу.

Потом я попала в клуб «Гамарджоба», клуб для женщин, у которых был рак. Здесь у меня появилось очень много друзей. Здесь и любовь и друзья, мы знаем лучше, что такое жизнь и больше ее ценим.

Обследование в нашем центре бесплатное, но после 40 лет. Здесь работают как врачи, так и психологи. Кроме этого мы, члены этого клуба, встречаемся каждые две недели и радуемся жизни, ходим в театр, на танцы, экскурсии, в театр и кино, мы знаем день рождения друг друга, и стараемся отмечать. В нашем клубе уже 300 человек. Вместе – мы сила. 5 лет назад в Грузии не было этого всего, а сейчас это все бесплатно, и еще с февраля будут бесплатно раздаваться иммуностимуляторы. Они стоят очень дорого, люди продавали квартиры, чтоб заплатить за них. Около 5000 лари стоит один флакон, когда нужно от 5 до 18. Государство сделала программу, и с первого февраля этот препарат будет финансироваться государством.

Я думаю — это минимальное, что может быть в нашей жизни. Это не из-за стрессов, это даже неизвестно от чего. Главное, раз в году каждая женщина должна проверяться, особенно после 30. Женщина должна любить себя. Нельзя горевать, надо бороться и быть сильной.

Я жила в Калининграде, мой муж погиб, осталось у меня двое детей. Несколько лет я лечила мастопатию, но так как медицина у них слабая, им надо было брать анализы и отправлять в Петербург.  Когда грудь уже посинела, врач мне сказал, что я уже одной ногой на том свете.  Сыну было 5 лет, а дочка училась в школе. Когда врач мне говорил это, я чувствовала, как из под ног уходила земля. Смотрю на ребенка и понимаю, что плакать и терять сознание нельзя. В тот же день забрала документы ребенка из школы и приехала на родину. Здесь сразу же сделали операцию, метастаза уже была. Я прошла через 6 химий и 25 облучений.

После химии я даже спать не могла, все думала, что будет со мной, если я умру, что они будут делать, ведь у меня никого нет. Я знала, что я не должна умирать. У нас на Кавказе, когда кто-то болеет, все родственники приходят в больницу. Я пришла сама и сказала доктору, что к вам никто не придет, так как у меня никого нет. На что он ответил, что я  буду жить долго и счастливо. Конечно, лежать я долго не могла, у меня маленькие дети, потом попала на передачу, где мне подарили квартиру. Прошло уже 6 лет, как мне сделали операцию.

Рак — это не приговор. Есть хуже заболевание, чем рак. Если будешь делать все, что говорит врач, и поднимать свой иммунитет, то быстрее выздоровеешь.  Когда любишь жизнь все бывает хорошо.