В Киевском районе нашего города есть небольшая тихая улочка. Немногим ее название что-либо расскажет. Признаюсь честно, случайно попав туда много лет назад, я был искренне уверен, что названа она в честь какого-то активного коммуниста. Гуляя же в этом году по Харькову с киевскими друзьями, я привел их на улицу Гаршина. «Ну, и что здесь интересного?!» ― спросили меня они тогда. «Сказку «Лягушка-путешественница» читали?» ― спросил их я. Та часть, что постарше, кивнула головой.

«Картину Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван» помните?» Другая часть, что помладше, наконец-то радостно кивнула. «Так вот, Гаршин ― автор сказки и модель для сына Грозного на картине!» ― резюмировал я.
Прискорбно, что вот так, практически в одной фразе, уместилась жизнь и достижения одного из прекраснейших писателей конца XIX века, сына Слободской Украины ― Всеволода Михайловича Гаршина.

А ведь когда-то его популярность была столь велика, что в 1913 году жители Проектной в память о 25-летии со дня смерти писателя написали заявление с ходатайством о переименовании своей улицы в улицу имени писателя В. М. Гаршина. В советское время он был одним из тех дореволюционных авторов, чье имя не только не подверглось опале, а было отнесено властью к жертвам царизма, протестовавшим против самодержавия всеми доступными им способами.

Книги его широко издавались, а такие рассказы, как «Сигнал» и «Красный цветок», старшее поколение наверняка помнит со школьной скамьи. В силу этого в Харькове улицу Гаршина после 1917 года не переименовали.

О гениальности этого писателя можно говорить бесконечно долго.

В своем письме к Василию Назаровичу Афанасьеву от 31 декабря 1881 года Всеволод Михайлович, в частности, признается:

«Писать я не могу (должно быть), а если и могу, то не хочу. Ты знаешь, что я писал, и можешь иметь понятие, как доставалось мне это писание. Хорошо или нехорошо выходило написанное, это вопрос посторонний; но что я писал в самом деле одними своими несчастными нервами и что каждая буква стоила мне капли крови, то это, право, не будет преувеличением. Писать для меня теперь ― значит снова начать старую сказку и через три-четыре года, может быть, снова попасть в больницу душевнобольных. Бог с ней, с литературой, если она доводит до того, что хуже смерти, гораздо хуже, поверь мне. Конечно, я не отказываюсь от нее навсегда: через несколько лет, м. б., и напишу что-нибудь. Но сделать литературные занятия единственным занятием жизни ― я решительно отказываюсь...»

Видимо, именно из-за этих строк и поговаривали, что «Гаршин пишет своей кровью». Одни называли его «современным Гамлетом» или же «Гамлетом сердца». С этим шекспировским героем писателя  сближало болезненно-обостренное неприятие любой несправедливости, несовершенства человеческих взаимоотношений, которое вызывало у него постоянные, почти физические муки совести и приступы сострадания.

Другие же современники, наделенные художественным талантом, рисовали этого необыкновенного человека, донося в своих картинах зрителю его «чистую душу».

В своей автобиографии «Далекое близкое» Илья Ефимович Репин пишет:

«С первого же знакомства моего с В. М. Гаршиным, — кажется, в зале Павловой [концертно-театральный зал на Троицкой улице, ныне улице Антона Рубинштейна – ред.], где его сопровождало несколько человек молодежи, курсисток и студентов, — я затлелся особенною нежностью к нему. Мне хотелось его усадить поудобнее, чтобы он не зашибся и чтобы его как-нибудь не задели. Гаршин был симпатичен и красив, как милая, добрая девица-красавица. Почти с первого же взгляда на Гаршина мне захотелось писать с него портрет, но осуществилось это намерение позже...»

Мы видим Всеволода Михайловича на этюде головы царевича для картины «Иван Грозный и его сын» в 1883 году.

В своем письме Павлу Михайловичу Третьякову от 10 августа 1884 года Репин напишет:

«…Между тем в виде отдыха пишу два портрета: Всеволода Гаршина здесь в Питере, и Надежды Васильевны Стасовой на даче в Юкках. Люблю я этих обоих субъектов, симпатичные люди, особенно Гаршин ― этой кротости, этой голубиной чистоты в человеке мне еще не приходилось встречать в жизни. Как  кристалл его душа!»

«Когда Гаршин входил ко мне, я чувствовал это всегда ещё до его звонка. А он входил бесшумно и всегда вносил с собой тихий восторг, словно бесплотный ангел».

«В характере Гаршина главной чертой было – не от мира сего – нечто ангельское. Добрейшая, деликатнейшая натура: всё переносила в себе в пользу мирных добрых отношений. Все молодые друзья любили его как ангела», — пишет  Репин.

Видим мы любимую модель художника и на картине «Не ждали» (1884 г.), впервые показанной на XII передвижной выставке.

А вот Всеволод Михайлович на, пожалуй, самой известной и скандальной картине Репина 1885 года «Иван Грозный и сын его Иван».

Сам Репин признавался: «Задумав картину, я всегда искал в жизни таких людей, у которых в фигуре, в чертах лица выражалось бы то, что мне нужно для моей картины. В лице Гаршина меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича».

На официальной выставке в Петербурге публика была шокирована этим полотном ― у некоторых не выдерживали нервы и они рыдали прямо перед ним, у других даже случались истерические припадки. По иронии судьбы, с этой картиной связанно страшное мистическое совпадение. 19 марта 1888 года в возрасте 33 лет Гаршин после долгой бессонной ночи вышел из своей квартиры в Питере и бросился в лестничный пролёт. Через несколько дней, 24 марта, от полученных травм он скончался. Некоторые утверждают, что смертельная черепно-мозговая травма, которую писатель получил во время падения, оказалась в том самом месте, которое было указано художником на знаменитом полотне.

Со Всеволодом Гаршиным вообще связано немало мистических историй.

Его близкий друг Виктор Андреевич Фаусек вспоминает, как, будучи в гостях у Гаршина осенью 1879 года в Харькове, услыхал от него любимое стихотворение авторства Лермонтова:

«Не смейся над моей пророческой тоскою;
Я знал: удар судьбы меня не обойдет;
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет;
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти; — настанет час кровавый,
И я паду; и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений;
И я погибну без следа
Моих надежд, моих мучений;
Но я без страха жду довременный конец.
Давно пора мне мир увидеть новый;
Пускай толпа растопчет мой венец:
Венец певца, венец терновый!..
Пускай! Я им не дорожил».

Далее Фаусек пишет

«Он стоял предо мной, неподвижно вперив в меня взгляд, и в его печальных, серьезных  глазах, в его глухом взволнованном голосе было столько тоски, столько  глубокого убеждения, столько уверенности в пророческой правде тех слов, которые он произносил… «Но я без страха жду довременный конец.  Давно пора мне мир увидеть новый», ― читал он, и я слышал в этих словах и в его тоне выражение его задушевной мысли, безнадежной, тяжелой уверенности в своей гибели».

После смерти автора его близкий друг поэт Николай Максимович Минский написал удивительно прекрасный стих. Именно им я желал бы закончить этот текст. Ведь прежде чем писать обо всем том, что связывало гениального писателя Всеволода Гаршина с нашим городом, я бы очень хотел показать просто живого человека, фамилию которого в наше время стали, к большому сожалению, забывать...

«Над могилой В. Гаршина»

Ты грустно прожил жизнь. Больная совесть века
Тебя отметила глашатаем своим;
В дни злобы ты любил людей и человека
И жаждал веровать, безверием томим.
Но слишком был глубок родник твоей печали;
Ты изнемог душой, правдивейший из нас, ―
И струны порвались, рыданья отзвучали...
В безвременьи ты жил, безвременно угас!

Я ничего не знал прекрасней и печальней
Лучистых глаз твоих и бледного чела,
Как будто для тебя земная жизнь была
Тоской по родине недостижимо-дальней.
И творчество твое, и красота лица
В одну гармонию слились с твоей судьбою,
И жребий твой похож, до страшного конца,
На грустный вымысел, рассказанный тобою.

И ты ушел от нас, как тот певец больной,
У славы отнятый могилы дуновеньем;
Как буря, смерть прошла над нашим поколеньем,
Вершины все скосив завистливой рукой.
Чья совесть глубже всех за нашу ложь болела,
Те дольше не могли меж нами жизнь влачить,
А мы живем во тьме, и тьма нас одолела...
Без вас нам тяжело, без вас нам стыдно жить!

Акварель И. Е. Репина «Гаршин в гробу»