6 декабря в Харьковской областной филармонии – второй концерт цикла музыкального критика Любови Морозовой «На границе плодородной земли. Сталкеры и комбайнеры новой музыки». В этот раз на сцене – самый титулованный украинский пианист младшего поколения, солист Национальной филармонии Антоний Барышевский. Антоний дважды становился лауреатом общенациональной программы «Человек года» (2006, 2016), он – победитель престижного фортепианного конкурса имени Артура Рубинштейна (Тель-Авив, 2014) и ещё тринадцати других крупных состязаний.
Концерт «ХХ век: фортепианный дайджест» уникальный в своём роде – слушателям предлагается двухчасовая экскурсия по важнейшим партитурам насыщенного событиями прошлого века. Математически стройные пьесы Арнольда Шёнберга, Антона фон Веберна и Карлхайнца Штокхаузена. Возвышенно-экзальтированные опусы Александра Скрябина и Оливье Мессиана. Танцы Дьёрдя Лигети и Игоря Стравинского, колокольный звон произведений Тристана Мюрая, наковальня Галины Уствольской. А ещё – гениальные украинские авторы Владимир Загорцев и Валентин Сильвестров.
В качестве подготовки к нему предлагаем вашему вниманию Top-10 исполнительских попаданий в замысел композиторов XX века по версии Антония Барышевского. Исполнения не всегда будут идеальными, они – где-то странные, непредсказуемые, но такие, которые чем-то тронули сердце украинского пианиста. Чем именно – он подробно объясняет под каждым видео.
Два исполнения, раскрывающие фортепианного «Петрушку» с разных сторон – в разное время я отдавал предпочтение то одному, то другому: холодный блеск Поллиниевского пианизма, его максимальная приближенность к тексту, дословное выдерживание отсутствующих динамических оттенков, и – яркая, разухабистая и довольно небрежная, хотя и не менее аполлоническая по сути игра Соколова с его фирменными тонкостями в звуке и детальной дифференциацией характеров.
Лубянцев – безусловно, странный игрок и не менее странная личность – обьект поклонения одних, презрения других и восторженного троллинга третьих. Но, как отмечают многие (и я в их числе), в данной конкретной записи «сошлись звёзды», и исполнение вышло на редкость замечательным. В нём – не отпускающая ни на секунду энергетика, кристаллизировавшая форму произведения, чуткость и трогательность владения временем, диапазон звука и туше от полупрозрачной вялости до подлинного экстатического перфоратора – 5я соната Скрябина в исполнении Лубянцева – это «историческая [вещь]», как сказал бы Оксимирон.
Мало кто достигал в этой музыке такого уровня простоты и естественности высказывания, чарующей искренности и интуитивной глубины как Ван Клиберн тогда – в золотое время первого конкурса Чайковского и последовавшей за ним грандиозной славы и всеобщей упоительной любви масс. И пусть сам Клиберн не осознавал тогда своих озарений и впоследствии сам не смог даже приблизиться к ним, для меня важен именно этот зафиксированный прецедент прямого движения музыки, её непосредственного рождения из пены клавиш и флейт водосточных труб оркестра.
Эти два произведения мало связаны друг с другом, однако для меня здесь важен общий знаменатель – Пьер-Лоран Эмар. Это особый пианист в ряду других – титан, записавший, помимо прочего, 20 взглядов Мессиана, все этюды Лигети, большое количество самой современной музыки, работая напрямую с композиторами. Этот подход крайне плодотворен, хотя и не даёт стопроцентного результата – опять же, хотя его и не может быть в принципе. Эмар буквоедствует, нагружая текст филигранной артикуляционной ясностью, не теряя животрепещущий импульс исполнительства. Оговорюсь – на мой взгляд, в музыке предшествующих эпох всё-таки теряет. Подчас его аристократизм ему же и мешает. Но в любом случае, многие из его записей стали эталоном для знакомства с чистым произведением.
Нельзя не поддаться чарам этой Ундины из «Ночных призраков» Равеля, вибрирующей и шелестящей под руками Вальтера Гизекинга сквозь теплое ламповое шипение рипа с винила 30х годов. Признаюсь, на месте этой записи должна была быть совершенно другая интерпретация, а именно –
Ее я долгое время считал идеальной, в меру манерной и пленительно замедленной, но, переслушивая её сейчас, понял, что это никуда не годится…
Чрезвычайно важный пианист и произведение. «для Алины» — это квинтэссенция особого стиля, возникшего как кардинальный поворот мышления Арво Пярта в 70-е годы. Между прочим, очень сложная вещь для того, чтобы быть сыгранной по-настоящему хорошо. Любимов жил рядом со всеми значимыми композиторами своей необъятной на тот момент страны и внимательно следил за становлением каждого из них. Во многом именно благодаря его стараниям композиторы продолжали творить и не умирали от высушенности почвы и не взошедших на ней плодов.
Если я хочу послушать Прокофьева, то, скорее всего, что я обращусь к Рихтеру как к послу прокофьевского духа. Весьма традиционный выбор, согласен. Ну, что ж, не Лубянцевым единым. Хотя не стоит забывать, что Прокофьев может звучать и в таком ключе –
ПІДПИШІТЬСЯ НА TELEGRAM-КАНАЛ НАКИПІЛО, щоб бути в курсі свіжих новин
