Ночь темна перед рассветом

Я не была на Майдане. Собственно, я и на харьковском-то «не стояла» — так, три раза на полчаса забегала, денег передать, друзей увидеть. А уж в Киев… куда там, кто б меня пустил, да я и сама себя не пустила ― дети, мама, коты, работа, ответственность. Так что нет, не была.

Ну, как, не была. Была. Два раза. Но это вообще не в счет, потому что было начало января, наступила оттепель и временное затишье, все разошлись почти, остались большей часть фрики и совсем-совсем идейные, которые дежурили по очереди. А мы как раз были в Киеве. Помню, я шла по площади мимо всех этих палаток, разросшихся в настоящий городок, светило солнце, снег таял, баррикады выглядели смешными и наивными, при свете дня было четко видно, как легко их на самом деле снести. Протестующие пили чай, велись интеллигентные разговоры, к палатке с надписью «Гражданское общество» стояла маленькая очередь ― записывались, видимо, в это самое общество. Все было мирно, буднично и даже как-то по-домашнему.

Все было мирно, буднично и даже как-то по-домашнему.

Я глазела на все это, испытывая разочарование, смешанное с облегчением, и пыталась представить, что будет со всеми этими людьми, со всеми нами, когда все закончится. Наверное, думала я, будет как в 2004-м, ― все помитингуют, покричат и разойдутся, и опять болото, тоска от того, что так ничего и не смогли изменить. Вон, людей как мало. Совсем не так, как в декабре, когда мы передавали сюда все: теплые вещи, какую-то еду, деньги… Разгонят их, эх. Ну не стрелять же они будут, правда? Это ж Киев, центр города, ну как. И хорошо, что все так тихо и спокойно. Мы ушли с того мирного Майдана, абсолютно уверенные, что через неделю вернемся сюда и ничего не увидим, кроме дворников, подметающих площадь.

И подумалось: «Разгонят их».

Мне даже в самом страшном сне не могло присниться, как все закончится на самом деле. Что они и вправду станут стрелять. Что мертвые люди будут лежать в середине дня на улице Институтской, накрытые чем попало, и их будет больше, чем тех, кто тогда грелся тогда на теплом солнышке возле пустых палаток… Что после короткой оттепели в конце января снова придут морозы и срочно нужны будут теплые вещи, согревайки, термосы и дрова. А потом убьют первых. И все ― станет понятно, что назад дороги нет, начнутся драки, титушки, ночные дежурства, нужны медикаменты, срочно, звони знакомым врачам, нет, просто в больницу ехать нельзя, ты что, там менты, Мариинка, люди в крови, страшное видео, на котором куда-то проносят человека без головы и парень безнадежно падает с арки возле стадиона, нет, он точно не выжил, дикий страх за всех, за друзей и не друзей, переклички в сети, что нужно, куда везти, слезы, штурмуют, отбились, первое удивление, обида ― как, почему мы же знаем друг друга сто лет, как ты можешь быть за этих, ты с ума сошла, а мне все равно, мне эти идиоты мешают на работу ходить, устроили посреди Киева черти-что, полный сюррелиализм, сцена, поет Руслана, кто-то выступает, гарь от покрышек, горящий Дом Профсоюзов, они же сгорели там заживо, ты понимаешь, заживо, нет, я не могу этого понять, это невозможно, снова штурм, Беркут, там снова видели автобусы, будете везти дрова, объезжайте, они проверяют всех, будьте там осторожны, ага, морозы, снова очень холодно, они поливают водой, на баррикады не пройти, ночь, огонь, нужны бутылки для смеси, их там много, сцена, чертовы политики, как же вы достали, они снова договариваются, голосование, больше пяти не собираться, штурмы, надежда, отчаяние, Юра Вербицкий, БТРы в центре, и ты ревешь, ревешь, ревешь перед экраном этого чертового компьютера, потому что ничем нельзя помочь и ничего уже нельзя исправить. А потом ― 18-е, 19-е, 20-е. И все. Киев, центр города, середина дня, выстрелы, дым, мертвые люди. Холодея, читаешь новости, читаешь, не веря глазам: двое погибших, десять, двадцать, нет, сорок… больше. Больше сотни.

Я не была на том Майдане — кровавом и страшном.

Я не была на том Майдане — кровавом и страшном. Я была на мирном, немного несуразном, раздражающем, смешном, противоречивом, странном, но всегда искреннем. Я видела его глазами друзей, смотрела на него с надеждой и гордостью, злостью и страхом через стримы и фото. Но на том, героическом, последнем ― не была. И я до сих пор не могу представить, как они решились. Как они смогли пойти вперед с этими своими дурацкими фанерными щитами, со смешными пластиковыми касками на головах, вооруженные битами и палками… Они что, не догадывались, что их убьют? Наверное, многие просто не верили, что будут стрелять. Или, наоборот, все они прекрасно понимали? И все равно не убежали? Я не знаю. Как не знаю,  и никто не знает, пошли бы они вперед, понимая, что ждет их и всех нас впереди.

И до сих пор не могу представить, как они решились идти вперед, понимая, что их там ждет.

Конечно, писать об их поступке легче, чем о том, что прошло уже три года, а никто так и не наказан за убийства в центре Киева. Большинство виновных или удрали, или остались на своих местах. И вот об этом-то писать намного страшнее, как по мне. Так часто, кстати, бывает. Большое зло наказывается медленно. Может быть, может быть. От этого не легче, кстати.

Но понимаете, так вышло, что они уже ушли вперед и прикрывать нас больше не могут. И следующие, те, кто стоял за их спинами, тоже ушли ― на фронт. Так что следующая шеренга ― это, получается, мы. Те, которые сидели у экранов компьютеров и рыдали, пока их убивали. Кажется, теперь это наш личный Майдан… нам с него уже никуда не уйти, нравится нам это или нет. Говорят, что самая темная ночь ― перед рассветом. Майдановцы рассказывали, что когда их разгоняли в эти дни, это почти удалось, но подмога успела. Что ж, будем надеяться, что мы сможем помочь сами себе — потому что помогать нам больше, по сути, некому.

Но теперь я точно знаю: прямо сейчас происходит наш личный Майдан, с которого никуда не уйти.