Кочевники. Харьков как выбор и дом

Три истории о Харькове и его людях. Рассказывают Катя, Кира и Ярослава. Идея собрать истории современных кочевников, которые родились в России и переехали в Харьков, родилась из попытки понять магнетизм города.

Записал их человек, который провел 180 часов в дороге длиной 9000 км между Уфой и Харьковом.

Катерина Переверзева

Фотограф, главный редактор журнала «Люк», организатор городских фестивалей

Фотографии Кати. А снимки с Катериной — ее друзей.

«Я родилась в России, в Брянске. Но получилось так, что жила там до 11 лет. Я на три месяца приезжала сюда, в Украину, к бабушке, которая живет в Харьковской области. Тут дача, спокойный город, куча ребятни во дворе. С детства жила и в той, и в той среде.

Когда мы ездили в бабушке в Изюм, перевалочной точкой был Харьков. Поезд напрямую доезжал до Харькова рано утром, и мы тут еще гуляли.

Лето начиналось в Харькове, проходило в Изюме, и здесь же заканчивалось. Для меня Харьков – это первые и последние дни лета. Тогда это был зоопарк и парк Горького.

Потом, когда начался этот конфликт, у меня начали всплывать какие-то штуки в памяти. Например, мы приехали к бабушке с дедушкой в Изюм, а они нас повезли на неделю в Крым, в Коктебель. Я приехала в Россию и рассказываю подругам во дворе: а вот мы были в Крыму. На что мне подруга отвечает: так вы же в Украине были у бабушки, а Крым — это Россия. Я говорю: нет-нет, подожди, это какая-то ошибка. Мы были в Украине, а когда поехали в Крым, не пересекали границу – это Украина. На что она мне: ну да, это вроде бы как Украина, но по факту же — Россия.

Мы тогда с ней из-за этого поругались. Это был, наверное, год 2002—2003-й. Причем мы поругались не по политическим причинам, а просто я не могла понять, что она мне рассказывает, а она не могла понять, что я говорю. Потому что она жила в той среде, где ей говорили, что это так работает. Устройство этой территории. А я видела, что эта территория устроена по-другому: там люди говорят, какая-то часть, на украинском. Потом, в начале конфликта с Крымом, у меня что-то щелкнуло, и сразу стало понятно, как работает эта вся система пропаганды.

Когда мне было 11 лет, родители развелись. Мы с мамой и братом переехали в Донецк: там жила сестра мамы. Нам уже подходило время поступать в университет.

Когда начался конфликт, поскольку у меня папа русский, а мама украинка, — это был момент самоопределения. Потому что...

Если ты наполовину русский, а наполовину украинец, тебе говорят – чувак, определись, кто ты. Ты туда или сюда? А как ты можешь определиться, когда в тебе и то, и другое? Это был достаточно тяжелый момент, потому что я детство прожила там, а часть детства прожила здесь.

Две эти большие стороны начинают конфликтовать, и какой-то кусок тебя принадлежит вот этой стороне, а какой-то другой. Ты начинаешь думать: если во мне есть немножко русского, то мне, может быть, тоже нужно «топить» за вот это все, и возвращаться туда? Потому что я же вроде бы там родилась. С другой стороны, всегда, когда я сюда приезжала, мне тут все было ближе. Я чувствовала себя здесь сильнее — что это моя земля.

Чувство дома и попытки понять, что это, начинаются уже в Харькове. После переезда из Донецка чувство дома очень сильно трансформировалось. Там я начала слушать музыку, в которой были тексты из серии «дом — внутри тебя, и дом — без привязок к каким-то стенам, улицам». Дом — ощущение внутренней свободы. Сейчас понимаю, что это так. Но когда у тебя натурально эти стены забирают, думаешь: блин, а может, все-таки…

После переезда был год, когда я могла проснуться посреди ночи и до шести утра вспоминать, какая у нас была плитка в ванной. Вроде бы, это так тупо. Какая в жопу разница, какая у тебя была плитка в ванной?

После Донецка год жила в Киеве. Там ясно прочувствовала это ощущение, когда город для тебя не выступает домом. В Харьков я переехала именно потому, что здесь было ощущение дома. Я это начала чувствовать, когда еще приезжала из Донецка.

Мне очень сложно об этом говорить, потому что не знаю как. Ты просто приезжаешь на вокзал, выходишь. И с тобой сразу что-то по-другому происходит. Выходишь на улицу и воспринимаешь ее не как улицу незнакомого города, где был когда-то в детстве и уже все забыл. Да можешь вообще первый раз по ней идти — но все вокруг настолько для тебя близкое, свое.

Есть улица Каразина, например, по которой я шла и четко понимала, что я иду по ней в первый раз, но было ощущение, что он тысячный. Это какие-то внутренние штуки, которые никак не объяснишь рационально.

Летом 2015-го я переехала в Харьков. Там еще был маленький промежуток в Днепре. Но это такой перевалочный пункт. Хотя мои мама с братом остались там.

В Донецке я закончила универ, тогда и началась вся эта заварушка. Мы с братом еще возвращались туда за дипломами и сдавали госэкзамен. Я закончила школу — 11 классов — в 15 лет. Просто родители отдали меня в школу в пять. Я еще через один класс перепрыгнула. А сейчас вижу, что многие знакомые в 30 и 35 лет не понимают, чем они хотят по жизни заниматься.

У нас же как принято — ты идешь в университет, и он полностью определяет твою жизнь. Мне было 15 лет. Дают аттестат и говорят: на, определяй дорогу в жизни. Ты такой: блин, чуваки, какая дорога в жизни?

Мама сказала, что экономист – это супер-универсальная штука, которая даст тебе азы и понимание. В итоге ты сможешь заниматься тем, чем захочешь. Эконом сыграл в моей жизни очень классную роль: на первом курсе меня сильно начало тошнить от всего, что там происходило.

Близкие друзья тогда занимались фотографией, ходили в кружок в Дворец пионеров. Но в него брали только школьников. Я как-то туда напросилась и начала фотографировать. Когда заканчивала университет, понимала, что хочу заниматься фотографией, портретной фотографией. Были взгляды в сторону съемки для интервью.

Я тогда слушала много харьковской музыки: Sunsay, «Оркестр Че», группу «Люк» – это музыка, которая, это может звучать пафосно, но в плане моральных ценностей очень сильно уводила меня от того, что я видела на экономе. А тут до меня долетала харьковская музыка, и я понимала, что это — мое. Потому что оно настолько сильно резонирует, что ты вообще не можешь ни спорить, ничего. Только говоришь: все, да, я согласен.

Это как флешбек с Крымом, что пришел через какое-то время. Так и за день до того, как мы открывали «Люк», я вспомнила об одном эпизоде. Как-то я стояла утром возле универа у ларька с прессой. Смотрела на обложки с солистками «ВИА Гры», вот этим всем. Думала: есть журналы, которые пишут о таком, а есть же еще другой пласт. Почему нет журналов о другой музыке и художниках? Не знала тогда про журнал «Шо», «НАШ», которые о такой культуре как раз и писали.

Тогда я узнала про Павла Макова, про группу «Шило». О том, что они харьковские, узнала год назад, когда нам Паша люковский скинул материал про них.

После этих скачков: сначала Днепр, потом Киев, — мне все пророчили, что я в Харькове год поживу, и все. Это было настолько похоже на состояние мимолетной влюбленности. Когда ты увидел кого-то в толпе, а тебе говорят: ну и дурак, не знаешь, что это за человек, а уже готов все к его ногам положить? Такое у меня было с Харьковом. Это чувство было настолько сильное, что я в Киев переехала в какой-то степени потому, что боялась переезжать в Харьков.

Это был такой островок — я всегда знала, что есть место, куда убежать. А когда ты переезжаешь в город жить, к нему совсем другие требования. Это очень легко переносится на человеческие отношения. Одно дело, когда ты с человеком просто вечером в баре решил встретиться, от него одного ожидаешь – просто прикольно время провести. Другое дело, когда вы вместе жить начинаете. Это какие-то банальные вещи. В городе — насколько тебе удобно передвигаться, достаточно ли тебе вечеринок, выставок, галерей или торговых центров – кому что нужно от города. А от человека – не будет ли он оставлять незакрученный колпачок от зубной пасты, и меня это будет бесить каждый день.

Переехала в Киев. Провела там год в депрессии и подумала: блин, нужно рисковать. Если есть место, в котором мне всегда хорошо, то почему от него нужно бежать?

Ты слышишь и думаешь: а может, меня там в какую-то кашу затянет страшную? Но оно все равно тебя манит. И, куда бы я не пыталась, — в тот же Днепр, Киев, — понимала еще в Донецке, что я когда-то приеду сюда жить. Понимала с первого приезда во взрослом возрасте. У меня было несколько часов, когда ждала брата. Я пошла по улице Петровского, это было в семь утра – все закрыто, город пустой. А я иду и понимаю, что просто пропала. Когда-то я тут буду, только непонятно, когда. Одно дело просто переехать – хочу, и все. Всегда же нужна какая-то причина, какое-то объяснение.

Это было 22 мая 2015 года. У меня есть друг, который очень любит группу «5'nizza». У него это местами какая-то нездравая любовь. Наша подруга художница жила в Харькове, он жил в Берлине, а я — в Киеве. Долго не виделись. И вот он говорит, что воссоединяется группа «5'nizza»: у них первый концерт в Харькове, пусть этот концерт станет поводом нам туда съехаться. У меня тогда был сверхкризисный момент с Киевом – понимала, что совсем не то. Мне хотелось в Харьков, но я боялась себе в этом признаться. Еду, а с нами едет женщина в купе, и она всю ночь рассказывает про харьковскую школу фотографии, от которой у меня просто челюсть на полу.

Выхожу утром на вокзале в восемь утра и понимаю: ну, все. За этот приезд я сделаю что угодно, чтобы найти какую-то причину, но я ее найду. Не знаю, я ногу сломаю, чтобы отсюда не уехать. Но в итоге причина нашлась сама. Я просто подумала, что пока я здесь, нужно попробовать поискать работу.

Некоторое время я уже снимала для киевского журнала «Платформа». Мне нравился сам формат съемок для интервью. Это тоже портретная фотография, но по-другому работает. Я как раз только в это все входила и думала: в Харькове же столько культуры! Сто процентов – есть какой-то журнал, который об этом пишет. Поскольку тут все классное, журнал, наверное, тоже существует, классный и интересный.

Встречаю Пашу в баре и спрашиваю — есть куда идти работать? Он говорит: ничего нет. Мы, такие дурные, в баре придумали: а давай свой журнал откроем. А давай! Когда выходила из этого бара, понимала, что это абсолютно тупая и сумасшедшая идея, и все будет не так легко, как кажется. Но для меня это стало зацепкой – есть для чего остаться.

Затем у меня была запланирована длинная поездка. В итоге я никуда не поехала, потому что не могла уехать из Харькова. Я потратила почти весь запас денег: покупала билеты и сдавала их обратно. Потому что приезжала на вокзал и думала – в смысле, куда я отсюда поеду?

Потом вернулась в Киев, на три дня — собрать вещи и попрощаться с друзьями. Получилось так, что поводом стала история с журналом, которой я смогла оперировать, объясняя, почему переезжаю в Харьков. А когда переехала, поняла: зачем нам и правда нужно сделать именно такой журнал.

Потому что у киевских знакомых, у процентов 70-ти или даже 90-та реакцией было: что, в Харьков? У меня было ощущение, что я еду в деревню козу доить: «А чем ты там будешь развлекаться? Будешь воду из колодца в колодец переливать?». Я говорила: ребят, да там столько театров, художников, столько музыки, вы чего? Говорили: там же рынки и Кернес, и все. Я столкнулась с тем, что если человек знает про Держпром или про Жадана – это уже победа.

За эти три года много всего произошло. Тот же Plan B, прогремевший достаточно громко. Он дал «выхлоп» в виде людей, которые приехали на фестиваль и уехали, сказав, что в Харькове-то не просто пустыня, Кернес, коляски и «Барабашово». В городе за последние три года наоткрывали много чего: галереи, та же «ART AREA ДК». До «Артерии» с музыкальными площадками все было очень плохо.

Парадокс Харькова в том, что он не старается себя выпячивать. Мне недавно кто-то в интервью сказал, что Харьков – это город, который привык говорить шепотом. Это то, что для меня сильно отличает Киев и Харьков в отношении людей, занимающихся музыкой. Тут я могу сильно ошибаться. У меня сложилось впечатление — если в Киеве ты хочешь стать музыкантом, думаешь так: я хочу стать музыкантом, а еще хочу, чтоб у меня была слава, крутили на телеканалах, на улице узнавали и попасть в журналы. И чувак пишет песню, например. А в Харькове чувак пишет песню, так как знает, что его не отпустит — он заснуть не сможет. Ему не так важно, чтоб это прогремело. Ему важно, чтоб она была создана.

Есть улица Пушкинский въезд – для меня хорошая иллюстрация Харькова. Это супер маленькая улочка, буквально в два или три дома. Там салон красоты, магазин одежды, аптека на углу. А под землей на Пушкинском въезде находятся мастерские. Ты спускаешься в подвал, а там — куча мастерских. Если пройдешь и запишешь фамилии художников, то увидишь, что эти художники катаются с выставками по Европе. Но их выставки в Харькове бывают намного реже. Это как феномен Харьковской школы фотографии. Я о ней слышала где угодно, но не в Харькове. Тот же Рома Пятковка – у него не состоялось ни одной выставки в Харькове, хотя был миллион выставок в Америке и по всей Европе. У того же Михайлова прошла одна выставка в Харькове. Ее чуть ли не в тот же день работницы Художественного музея сами не разгромили. Потому что «фу, что это еще за безобразие».

Знаешь, меня какое-то зло берет. Что вы, не хотите быть громче, встать в полный рост и сказать: мы — харьковские художники? А потом я поняла: поскольку это все очень личное, искреннее, правдивое, — харьковскому музыканту, художнику я поверю с большей вероятностью, чем любому другому. Может, для меня это так работает.

Ты можешь писать очень клевые письма любимому человеку. А тут к тебе приходят и говорят: слушай, чувак, тут ко мне случайно твое письмо попало, не хочешь в блог выкладывать? А ты понимаешь, что писал это не для блога с 5 000 читателей, ты писал для конкретного человека. Сейчас мне кажется, что харьковская культура работает именно так.

Про андеграунд и кухню

Можно сказать, что мой проводник в этот Харьков — это Богдан Синявский из «Театра 19». Мы с ним познакомились еще в Донецке. Как-то даже делали Богдану квартирник, с группой «Достоевский FM» они приезжали. Тогда я встретила Пашу, с которым в итоге открыли «Люк». Мы познакомились за год до этого.

Тогда я работала в дизайнерском бюро в Донецке и сильно ныла, что хочу в Харьков, но то денег нет, то времени. Года три-четыре была мечта: на день рождения приехать в Харьков и просто весь день бродить по городу. Но, поскольку у меня день рождения зимой, и в этот день обычно плохая погода, я как-то ни разу не попадала. Потом был период, когда я хотела снять комнату и приехать летом на две недели сюда пожить. Мне подарили билеты в Харьков на один день, туда-обратно. Я вписалась у Богдана, а он жил в общаге Академии культуры, и к нему в гости зашел Паша, смешной такой, мы и познакомились.

В том самом баре я сначала встретила Богдана, спросила у него про журнал. А рядом сидел Паша. Он мне много всего показал. Мы открыли журнал, начали ходить на интервью. Получилось, что герои, у которых мы брали интервью, перенаправляли к другим, и со всеми мы остались в хороших отношениях и потом пересекались.

Большую роль сыграла квартира, которую мы снимаем вместе с ребятами из Garage Hub и девочками из «Культуры звука». Получилось так: когда мы туда заехали, не было еще «Люка», Garage Hub был в зачаточном состоянии, «Культуры звука» не было в принципе. Прошло полтора года, как мы вместе живем, и выходит, что мы в этой квартире, натурально, на кухне открыли «Люк».

Пару раз бывало, что нужно сделать интервью, но банально негде. Мы иногда просто приглашали к себе. То к нам чуваки просятся пожить в перерывах между квартирами, вписываются, и за эту неделю к ним приходят в гости ребята. А это, оказывается, классные художники или музыканты. Как-то так эта цепочка выстраивалась.

Мы с ужасом представляем тот момент, когда нам хозяйка скажет: все, ребята, разъезжаемся. Нам очень повезло, что это квартира такой прекрасной бабушки, которая ее покупала когда-то сыну. А сын уехал жить за границу. И она решила ее сдать какой-то молодежи, условно говоря, за себестоимость. У хозяйки такая концепция: я отжила, отрадовалась, меня эти деньги счастливой не сделают. А вы — молодые классные ребята. С тем же Garage Hub у нас много совместных проектов. Началось с того, что мы просто вместе пили чай на кухне.

Когда я переезжала в Харьков и вписывалась у ребят, пока искала квартиру, приехал парень из Львова. Он сказал, что у него три дня в Харькове, и за это время нужно город понять. Через три дня приходит и говорит: я понял – Харьков живет на кухнях. Мне кажется, процентов 90 всего в Харькове появилось после того, как чуваки сидели на кухне и что-то придумали.

Прелесть того, что делается, здесь состоит в том, что ты видишь — какие чудесные люди за этим стоят. Те же «Прекрасные цветы», например. То, что они делают на сцене, это очень классно. Когда мы с ними начали вместе работать, я поняла, в чем ценность этих чуваков: театр у них не заканчивается на сцене. А на сцене — это какая-то гиперболизированная штука.

Про Харьков через объектив

В чем прелесть и беда фотографии – в том, что она работает чисто с реальностью. Понятно, что ты можешь надстроить что-то. Харьков для меня красивый не потому, что тут архитектура или улицы классные.
Если сфотографируешь любимого человека настолько красивым, насколько он для тебя красивый, он ни для кого таким не будет. Смотри: ты сделала супер красивый портрет любимого человека. Люди тоже видят, что он красивый. Окей. А потом ты его видишь заспанным, с опухшим лицом, но для тебя он будет все тем же красивым человеком.

Так же, когда пробовала сфотографировать Харьков. У меня есть какое-то количество фотографий, но очень многие из них остаются в столе. Кстати, о Харькове у меня получается лучше в тексте, потому что там ты больше можешь высказать о нефизических штуках.

Когда я только приехала, одна девочка в первые дни сказала: ты сейчас приехала, у тебя вот это «Харьков-Харьков», но тут такие люди, что через год, максимум  — через два, ты сильно разочаруешься. Но я начала очаровываться людьми. Первые полгода жила за счет самого города. В Харькове очень сложная зима: тогда он серый, депрессивный бетонный город. Зима здесь для меня  — испытание.

Пока жила в Донецке, могла получать удовольствие от прогулки по торговому центру. Но сейчас для меня лучшее развлечение – пройтись по городу. Очень люблю улицы между Сумской и Пушкинской – они очень маленькие. Наверное, еще — Данилевского, магическую для меня улицу. Она рядом с домом. Я часто выхожу, могу даже среди ночи. Я туда заныриваю и в другое измерение попадаю.

Причем, мне казалось — только со мной начинают происходить паранормальные штуки. Когда я переезжала в Харьков, познакомилась с девочкой, которая останавливалась у нас на день-два. Я ходила в состоянии «Харьков-Харьков», а она смотрела и чуть ли не пальцем у виска крутила – ну ладно, нравится человеку. Эта девочка уехала жить в Киев, затем приезжала в гости. И каждый раз, когда она к нам приезжала, я видела абсолютно те же состояния, что были со мной. Она все равно сюда вернулась. Первое время жила у нас.

У меня тогда были настолько сильные флешбеки: мы выходим, и она абсолютно на тех же кусках улицы начинает плакать от радости. На тех же местах останавливается и говорит: а что тут вообще происходит, что это за город?

Недавно записывали интервью с Кадановым для подкаста о театрах. Он очень любит Харьков, а сам из Ивано-Франковска. Олег говорит: я думал, вот я молодой и учусь, поэтому меня так ебашит (мы использовали это слово, так как оно хорошо передает это ощущение). Потом думал: это оттого, что я музыкой занимаюсь. А затем я понял, что город такой – сколько лет прошло, а не отпускает. И я так же: три года почти, и не отпускает.

Он для меня город, который очень любит подшучивать. Любит подслушивать, о чем ты думаешь, вгонять в состояние абсурда и подкидывать странные эпизоды — чтобы не расслаблялся. В нем есть какая-то аномальная штука, я ее не разгадала и не уверена, стоит ли.

Был такой период: посмотрела фильм «Грязные танцы», а там очень крутой финальный танец. Я тогда думаю – хочу пойти на бальные танцы, научиться танцевать эту сцену. Однажды к нам зашел в гости друг и говорит: «Катя, не хочешь пойти на бальные танцы?». Думаю: о, пойду.

Мы раз идем с Борей по улице Петровского, и внезапно — кони по улице. Проходит первый, за ним еще два. После пятого коня я уже спрашиваю: что вообще происходит? Боре жалуюсь, что перчатки забываю постоянно, и сильно руки мерзнут. Он утешает – ничего, сейчас придем домой, попьем чаю. Я говорю, что дома воды нет. После короткого диалога переходим дорогу, а там прямо перед кофейней закрытой стоит пятилитровая баклажка воды, и сверху — пара перчаток. Мы воду забрали, перчатки — тоже. Я в них уже год хожу. Тогда придумала себе примету: если встретила сегодня коня, то все будет классно. В итоге эта примета реально работает.

Долгое время проводником в город был Жадан. У него есть книга «Месопотамия» — ты ее читаешь, и ты в Харькове. Здесь у меня увеличивается эмоциональная чувствительность. Переходы из точек радости и счастья в противоположные стали болезненнее. Но там, где у меня ровное состояние, мне становится скучно. Ты должен понимать, как будешь из этого выгребаться. Это обратная сторона медали.

Это как если смотришь в зеленые глаза любимого человека. Ты покопался в его генетической карте и понял, от кого у него зеленые глаза. И что, тебе легче стало? Или узнал, что у него дедушка грек, поэтому у него нос такой. Вот теперь все нормально. Но это же так не работает. Для меня это абсолютно про отношения с человеком.

Кира Малинина

Драматург, педагог, гештальт-терапевт

Фото города — Кира Малинина.

Портреты друзей Киры — спасибо за пойманные моменты.

Я родилась в Дагестане, в Каспийске. Это маленький город. Ближайший к Махачкале аэропорт, пограничники – вот это важно было. Советский город, не исторический.

До 13 лет я там жила. Потом случилась Чеченская война. Атмосфера ухудшилась, и родители решили переехать. У меня мама — гимнастка, тренер, папа – тоже спортсмен, кандидат наук, доцент. Он через своих московских профессоров нашел место в Тольятти. Там я училась в институте, Тольяттинском государственном, на учителя русского языка и литературы. На третьем курсе уже участвовала везде. Как бывает: на филфак часто идут те, кто не прошел на режиссеров, актеров. Была своя тусовка, и меня взяли в команду КВН — самую крупную от универа. Однажды нам говорят: вы участвуете в Слобожанской лиге, в Харькове. Мы такие: «класс, в Харьков поедем, круто». Я счастью не верила, еще и все оплачивалось.

Это был 2003 год. Помню, в апреле приехали, такие перепуганные с этой Слобожанской лигой – ну и поучаствовали. Я помню, как ходила по городу. У меня до сих пор фотка лежит с того времени, снимала еще на пленочный фотоаппарат: площадь в дождь. Из Тольятти многие уезжают, потому что это промышленный город. Там завод, и все. И если ты хочешь чем-то другим заниматься, тем более культурой, — мало шансов. Или горбом надо выгребать, делать нечеловеческие усилия. Такие разговоры были: я в Питер поеду, я — в Москву. Думаю: а куда я поеду? Хожу по Харькову, смотрю – и ничего, нормально.

У нас вторая игра была в конце августа, через несколько месяцев. И вот тогда со мной что-то реально произошло. Мы ехали на «газельке» из Тольятти до Белгорода, она была забита реквизитом, вещами. 14 часов ехали. Ложились друг на друга «селедками», мучились. Границу пересекли на такси. Помню, что как села в машину – легла на плечо и сразу уснула. Меня распихали на границе – заполнить миграционку. И вот подъезжаем на площадь Свободы. Просыпаюсь, меня выталкивают из машины, я смотрю: ночь, площадь, подсветка, — и начинаю плакать. Сфига, не понимаю. И плачу, горько плачу.

Сейчас не могу вспомнить, что это было за смешение чувств. Радости, какого-то такого «Ооох!». Тот приезд был для меня чудесным, таким хорошим.

В один вечер я приболела. Мы уже отыграли, на площади какая-то тусня была. Я осталась в номере гостиницы «Харьков», в его убитой части, которая к Ленину стояла. Она и стоит, а Ленина нет. Помню: я сплю и слышу какой-то звук, будто штора бьется. Свет включила – ничего. Потом снова. Смотрю – надо мной летучая мышь. Были окна открыты, жарко. Я давай кричать. Но зато от этого у меня включилось чувство какого-то волшебного пространства. То есть в центре города к тебе залетает в гостиницу летучая мышь. Белки, которые по саду Шевченко шастали раньше. Для меня это было «Вау!» Такой город!

Мне пацаны говорили: что ж ты плачешь, что за горе такое горькое? А говорю: я же могу не приехать сюда больше. И плачу, и плачу. Мне кажется, я до Пензы плакала. Вот это не могу объяснить. Приехала домой — тоже страдала-страдала. А потом думаю: чего я страдаю? Надо придумать, как поехать. А я девочка хорошая, домашняя, родители меня просто так никуда не отпустят, — нужно придумать план.

Нашла я какую-то Всеукраинскую конференцию молодежную, написала этим ребятам. Можно, говорю, приехать? А то жить негде. Говорят: «Приезжай, поселим тебя как участника конференции в общаге». Спрашиваю: «Ничего, что я доклад не приготовлю?» Отвечают: «А, приезжай, поселить можем». Я думаю, шикардос. И говорю родителям: «Меня пригласили на Всеукраинскую конференцию. Ага, пригласили». В общем, в третий раз приехала на конференцию в августе, и пару дней еще у родственников побыла (родители нашли родственников очень дальних). Это был 2004 год. Затем еще раз в 2005-м, говорю подружке: «Гуля, все, надо ехать». Забрала ее, приехали, со всеми здесь перезнакомились. Уже крепкая связь у меня была.

О проводнике

Есть у меня подруга Таня, она сейчас в Италии живет. Тогда же было время «5'nizza», все фанатели. Я думаю: так, «5'nizza», Харьков. Надо еще какой-то крючочек найти, и написала на их форуме: ребят, кто мне экскурсию проведет? Дают какие-то телефоны серьезных людей за деньги. А мне не то надо, мне бы познакомиться и по-человечески рассказать: здесь та улица, здесь эта. Таня откликнулась, и до сих пор с ней дружим.

Она сказала – вот ты про «5'nizza» знаешь, а у меня любимая харьковская группа — «Оркестр Че». А я вообще о такой не слышала. Она – ну, хорошо, давай запишу. Записала мне диск, приезжаю домой – диск не работает. Пишу Тане: беда. Она присылает почтой, месяца три диск шел. Но это стоило того: в эту музыку я влюбилась. Мы нашли в ЖЖ Олега с Мишей из «Оркестра Че», начали общаться. А потом я летом 2006 года совсем переехала жить в Харьков, сразу после универа. Сначала было страшно. Но я подумала – сейчас сяду в этом Тольятти и никогда не уеду.

Про родителей

Я вообще не понимаю, как я так обнаглела. В тот момент мы жили в общежитии: у нас квартира строилась. Общага была семейного типа. Была соседка молодая, Света, старше меня лет на десять. Я маме сообщила, что уезжаю, — а по маме не всегда понятно, какая реакция. Позже мне Светка рассказала: вот это ты маму удивила, скажем так. Но им тяжело было, конечно. Тогда я скайпом не пользовалась, письма писала электронные. Первые три месяца родители меня вообще не видели. Потом я приехала осенью. Они плакали, переживали, конечно. Мама говорила: другая страна, ты там никто, у тебя паспорт другой!

Приехала я в Харьков жить, к Олегу. Пыталась знакомиться с журналистами, у меня опыт работы журналистский был (пока училась, работала в газетах и журналах Тольятти). А потом попала в «Что. Где. Когда?» — писала, редактировала тексты. Короткое время была редактором журнала «Нове мистецтво». Когда-то в начале прошлого века была одноименная газета А3-формата. Это было такое возрождение традиции, вышло 6-7 номеров, а потом кризис наступил – и деньги закончились.

Про режиссуру

С 2003—2004 года занимаюсь режиссурой, с 2002 — пьесы пишу. Здесь все началось с проекта «Freak town» в Доме Актера, с подачи Николая Осипова и Сергея Анатольевича Бычко. Это были короткие пьесы про Харьков (как место действия), которые писали все желающие. Мы их собрали в один показ, правда, он случился только раз. Глубоко погрузилась в театральную жизнь году в 2009-м, наверное. Мы с Юлей Даниленко встретились — она приехала из Москвы в Харьков, беременная. Завоевывала-завоевывала, плюнула и приехала. Говорит: я что-то хочу делать, но мне самой стремно. И я: мне что-то тоже, давай вместе. Мы организовали «Лабораторию театра», танц-театр, стали делать спектакли. Это никогда не было основным заработком. Позже, в 2010 году, я пошла в школу современных театрально-сценических направлений работать с детьми.

Про синдром «белой вороны»

Такого чувства вообще не было. Вот чем нравится Харьков, и чем он в меня так попал. Здесь какое-то ощущение дома, потому что я росла в многонациональном месте. Здесь люди привыкли видеть различных людей. Разных цветов кожи, с разнообразной речью. Сюда приезжаешь – вот индус пошел, вот араб, еще кто-то. Окей, класс. Я в комфортной для себя среде. Здесь нормально относятся к другим. Это какой-то закон пространства. Не было такого – «я тут чужая».

В 2009 году была первая премьера «Лаборатории театра». Затем я поехала в Москву на «Дебют» — это такая премия, сейчас она, кажется, приостановилась. Я как финалист туда поехала: неделю у нас были классы с членами жюри, они приходили, что-то рассказывали, целая программа была, как маленькая жизнь. Потом я села в самолет... И это был такой момент, когда я прилетела в Харьков как в свой город, вернулась домой. До этого будто немного бездомная была внутри. То есть уже не в Тольятти, но еще не в Ха. Получилось, что три года было нужно мне, чтобы это почувствовать.

Про 2014

Очень тяжело было мне, например, с папой границы выстроить. У него была позиция, «накормленная» российскими СМИ. Но я буквально физически находила способ, чтобы оставаться дочкой — и какие-то свои убеждения не предавать, договариваться с ним. Это очень сложно, вначале — совсем невозможно. Короче, у меня получилось сказать: папа, ты имеешь право на свое мнение, я – на свое. Как-то внутри себя я развела эти штуки.

А что внешне происходило — иногда было стремно от того, что людей «выносит». Страшно было физически. Я помню, сижу на Сумской, на площади Конституции, семинар был целый день. И мне пишут смс-ку: Жадана побили, танки сейчас будут вводить. Я сижу, не знаю что делать, холодный пот. Еду с семинара домой, покупаю какую-то гречку, рис. Они потом у меня испортились. Вот эта инстинктивная штука, — она была. Я себя как-то уговаривала: вот буду сейчас ехать на машине мимо универа – ну выстрелят, ну умру. По-тупому себя уговаривала. Ну судьба — и судьба, хер с ним.

Как раз в этот период мне нужно было написать текст – был уговор с черкасским театром им. Шевченко. Это был заказ, мы с режиссером Антоном Романовым в «Лаборатории» договорились делать этот проект. История актера, которую я продолжила. Получилось, что, пока эти события происходили, они зашли неким абсурдным, перевернутым образом в пьесу. Таким образом тоже как-то справлялась.

Я воспринимаю Россию не как 1/6 или 1/8 суши, а через конкретных людей. Для меня это: есть люди, которых я не знаю, а есть — которых я знаю, и они мне дороги. Вот закрыли работу Британского совета – а у меня там друзья с проектами — я не могу на это спокойно реагировать. С другой стороны – не знаю, что делать, постики пишу, блин. Мне за людей страшно: те, кто занимаются культурой в России, в большой опасности.

Про характеры городов

Это я очень хорошо представляю про Харьков. У него даже музыка своя есть, по первому впечатлению. Сейчас он более подробно музыкально у меня внутри расписан. А тогда это была одна тема, Билла Эванса «What are you doing the rest of your life» называется, по-моему. Харьков очень легкий, улыбчивый. Он не такой молодой как студент, — чуть старше, неспешный, уверенный и чуть-чуть джазовый. Каспийск – сложно. Город детства. Маленький, очень понятный. Вот большое море, а тут начинается Кавказ. Как ребенок: с одной стороны — рука в море, другой хватает горы. У Тольятти воздуха много в больших проспектах. Он немножко ленивый, иногда — унывающий.

Киев я долгое время не любила. Доходило до смешного: помню, что каждый раз, когда приезжала в Киев, был дождь. И у меня начиналась головная боль, давление. Потом я привыкла к нему, что ли, нашла свои места. Но все равно: есть ощущение, что Киев — не мой город. Я, возможно, с ним не встретилась, он для меня разрозненный. Есть там отдельные места, люди.

К Киеву я, наверное, ревную, потому что люди талантливые туда тоже уезжают. С Одессой встретилась – она очень похожа на Харьков. Чем-то таким: «Ребята, вы там что-то свое фигачите, а у нас тут — свое». Она тоже свободная, красочная, масляными красками рисует. Приедешь на базар: Боже, там столько энергии бродит! Одесса – это яркая женщина, ей бы фламенко танцевать. Питер для меня — худой унылый интеллигент. Москва – разная, слишком большая: не могу собрать. И Казань — прекрасный город; я влюбилась, когда была там.

Про Харьков, любимое и ассоциации

Странным образом люблю улочки, которые идут от Центрального рынка до вокзала. Например, Чеботарская улица, ее залили асфальтом — и это самая большая потеря для меня. Там лежали рельсы, была разбитая дорога, поэтому по ней не ездили машины. Коты ходили везде. Она максимально атмосферная, что ли. Какой-то старый город – туда приходишь и в другое время попадаешь.

Сегодня шла пешком мимо фабрики бисквитной, там по округе такой запах шоколада... И я помню запах, который на Защитников Украины, кисловатый такой. Там дрожжевой завод. Обычно его не любят, а мне иногда нравится. Но не уверена, что это Харькова запах.

Про маршрут для гостя

Есть обязательная программа: Сумская, Пушкинская, набережная. Потом, наверное, поведу гулять (именно гулять, а не смотреть) в райончики между вокзалом и Центральным рынком. Обязательно приведу в театр, на концерт. Потому что это важно в Харькове. В Театр кукол, на какие-то спектакли «Театра 19», может быть, к себе бы затащила. В разные пространства и тусовки. Город для меня — это прежде всего люди. Если я встречаю людей, которых люблю, налаживается связь.

Ярослава Матвейчук

Педагог-психолог школы актерского мастерства «ТЕСТО»

Автор портретов — муж Ярославы, Сергей. Снимки из запасов Школы «ТЕСТО».
Фото города — Ярослава Матвейчук.

Я родилась в Воронежской области, в городе Россошь. В Харьков я приезжала — у меня тут родственники: сестра мамы, ее дети, брат. Здесь проводила лето, тусовалась, тут были друзья. Но в институт я решила поступать почему-то не в Харьков, хотя была такая идея. Уехала в Москву сразу после школы. Поступила сначала в один универ, потом в другой. Я училась в РГСУ, на рекламе, затем в университете печати – там тоже реклама, но полиграфическая.

Прожила в Москве лет пять, наверное. Успела там поработать в Останкино режиссером архива программы «Доброе утро». Работала по сменам — по 12 часов в сутки. Потом были подработки: то гримером в кино, то фотографом, в рекламных, маркетинговых агентствах. Веб-дизайн, дизайн логотипов – в общем все, за что платили деньги, я делала потихоньку. Это не приносило удовлетворения и кайфа. Но сложилась тусовка – появились классные друзья.

Останкино – это такое место, где очень сложно быть собой. Никому не интересно: кто ты такой, что ты любишь.

В какой-то момент я ушла с Первого канала. После этого случилось что-то вроде депрессии, может быть, нервного срыва даже. Это был 2010 год.
Была там все время командная борьба. Останкино – это такое место, где очень сложно быть собой. Никому не интересно: кто ты такой, что ты любишь. Ты — человек, у которого есть обязанности, и свои функции надо выполнять как следует. Если получается не так, как нужно, или жизненные обстоятельства меняются, — это никого не интересует. Когда у меня начался сложный период с квартирой, мы переехали – вечные московские истории, когда тебя из одной квартиры выгнали, а другую ты еще не нашел. Это повлияло на работу, случились конфликты.

Я не справилась, мне было всего 19 лет. Никакой поддержки я не получила ни внутри команды Останкино, ни снаружи – потому что я жила без семьи, с друзьями. Меня там все жалели, конечно. Говорили – да, тебе тяжело. Но никто не мог понять, насколько. Я ушла тогда сама, до того, как закончился контракт. Было еще тяжело, потому что там были большие деньги. И уровень жизни — резко вниз, ты не можешь позволить уже ничего: ни квартиру, ни на морько.

Конечно, финансово меня поддержали родители – никто не бросил, но для меня самой это стало большой проблемой. Было стыдно брать деньги. Тяжело выгребать из всего этого.

Я переехала к подруге на Тверскую, прямо в центр – мы жили в огромной квартире, которая принадлежит Ирине Петровне Мирошниченко. Каким-то чудом, за какие-то копейки туда попали. Должны были следить за двумя ее престарелыми животными. Болонка, которая еле ходила, и кот 20-летний, похожий на скелет. Я туда переехала, и это преобразило весь мой образ жизни, изменилась тусовка. Вот эта центровая московская туса: рэп-вечеринки ночные, какие-то джазмены. Гости к нам приходили каждый день творческие: киношники, актеры, музыканты, те, кто пишут музыку для «Тату», еще для кого-то – такая богемная тусовка. Классная, но очень нересурсная. Это убивало силы, желание жить и самооценку. Потому что: Господи, кто они – и кто я? Было тоже непросто.

Через полгода я собиралась лететь на Гоа с друзьями. Но мы ссоримся с моим молодым человеком на тот момент. Я все бросаю и уезжаю к маме в Россошь. Не забираю билет, не сдаю – просто все бросила и уехала домой. Дома мне стало только хуже. И я приехала в Харьков, была тут с братьями, с тетей. Меня попустило, стало легче. Вернулась в Москву доучиваться. Нашла квартиру, стала жить одна.

У меня была большая двухкомнатная пустая квартира. Там была только печка, диванчик старый и стол для компьютера, огромный балкон – Сокольники, вид на озеро. Полгода я там жила. Как-то листала соцсети, смотрю — парень из Харькова, прикольный. Пишу: «Я поеду летом в Харьков, привет! О, а ты фотограф? Я тоже фотографирую!». Вот так познакомилась с Сережей, будущим мужем.

В этот момент я оформляла визу в Финляндию, собиралась летом в Европу. Сережа позвал меня в Белгород на свадьбу своих друзей. Приезжай, говорит, пофоткаем вместе. Я приехала, и это была такая растабайк-свадьба. Когда невеста с дредами, в татуировках, огромные байки, мужики в цепях – это было так красиво! Потрясающе! Я снимала, стоя на мотоцикле сзади, и это такой драйв! Вот так мы тусили. На третий день этой веселухи Сережа мне говорит: а давай поженимся? Я – ну давай, хорошая авантюра, почему бы нет?

Мы с ним уехали в Харьков на электричке. У меня виза лежала в Москве. Но были сутки – давай, говорю, в Харьков съездим, как раз там вся семья собралась. Мы садимся в электричку, и оказывается, что у меня постиран паспорт. Меня высаживают в Казачьей Лопани. И он выходит. Я говорю: а что ты за мной вышел? Он: ну ничего, просто вот так. Думаю — ничего себе, человек взял и вышел за мной из поезда — это странно. Такого со мной еще не было.

Подумала, что надо все-таки доехать в Харьков, раз уж мы начали. Мы приехали на Гоптовку, пошли пешком, и я захожу просто к начальнику таможни и говорю: пустите меня, пожалуйста, — и показываю паспорт. Он начинает ржать дико. Вот эта постиранная тряпочка. Он пластиковую обложку на палец надевает, крутит и говорит: а иди, если тебя в Украину пустят, мне все равно. Прихожу на украинскую часть. Сережу пускают, меня начинают выводить. Ему говорят: чувак, мы же тебя пустили! Он говорит: не-не-не, я с ней. В какой-то момент я думаю, что не смогу так просто остановиться, слишком завелась. Звоню брату в Харьков. Он врач-стоматолог. Я говорю: может, у тебя есть знакомые на таможне? Ну хоть кто-то, кто может сказать, что я не рецидивист. Потому что паспорт целый, все видно, просто пленочка отклеилась. Он говорит: да, был у меня клиент, лечился пару лет назад, вот так-то его зовут. И я говорю: подождите, я вот такого знаю. А мне отвечают: это же он тебя только что выводил. Я говорю: так, мы все перепутали, подождите! Бегу назад, говорю этому человеку, что он знает моего брата. Он оформляет документы, даже сажает нас в автобус бесплатно. Доезжаем до Харькова.

Двое суток я здесь еще тусуюсь, и мы разъезжаемся в разные стороны. Он едет в Крым, в Лисью бухту, а я еду в Финляндию.

По пути в Финляндию я заезжаю к себе в Москву, собираю вещи, понимаю, что уже не вернусь. Все упаковала, вывезла к папе на работу. Даже не позвонила хозяевам, бросила ключи в почтовый ящик. Написала им смс-ку: извините пожалуйста, деньги на столе. Я все закрыла, и до свидания. Уехала в Питер, потом в Хельсинки.

Была идея, что поеду дальше, но в это время проходила Rainbow Gathering — такая тусовка, где хиппи со всего мира собираются. Это было клубничное поле с одной стороны, с другой – ледяное озеро. Почти полярный круг, сосны высотой с дом, поляна, большой костер. В общем, я не уехала оттуда из-за атмосферы. Иду по полю, ко мне подбегает человек и говорит: sister, hello, I am so glad to see you, you are home now! Думаю: Господи, я дома, правда, хоть где-то? Ощущение, что у меня нет дома, — оно не покидало очень долго. Вот там отпустило.

— Сколько ты там была?

Две недели. Там кто-то поет, кто-то жонглирует, кто-то учит тебя йоге, кто-то — готовить.

— То есть нужно только быть open minded просто?

Исключительно. Ну или вскрывается этот майнд. Были зажатые, зашоренные – им было тяжело сначала. Потом они как-то открывались. Кто не открывался – уезжал. Потому что это непросто — принять, что ты держишь сейчас за руки 500 человек, вы стоите в кругу и поете песню. Со стороны это выглядит максимально странно. В какой-то момент я просто ночью выходила из этого круга, садилась на камни вдалеке. Сижу, смотрю на них всех и говорю: Господи, какие они красивые! А рядом сидит кто-то еще и говорит – да, да, правда, очень красивые, потрясающие! Русские? Серьезно?

Там я встретила своего друга из Питера, тоже очень внезапно. Я приехала без палатки, теплой одежды. Ехала в Финляндию – у меня был спальник и рюкзак. Подумала, что справлюсь. Первые пару ночей я спала у кого-то в палатке. А потом приехали музыканты из Германии, мы подружились. Они подарили мне палатку, ножики, фонарики, какую-то еду – все что нужно, чтобы выжить. Оставили бутылку «Егермейстера». И я, уже нагруженная вещами, – опытный путешественник.

В какой-то момент приходит смс-ка из Крыма, от Сережи, что приедут Infected Mushrooms в Феодосию — приезжай. Я смотрю в свою визу и понимаю, что она заканчивается в этот же день. Мне правда нужно уезжать. Действительно хорошая идея. Но у меня сутки. Я еще на «Радуге» — то есть сильно далеко от Хельсинки, ехать надо очень быстро. И вот с другом из Питера, у которого огромный велосипед, мы стоим на дороге, я бубню на него, а он — такой буддист. Говорю: Дима, ну что это, кто с этим велосипедом возьмет? Ты видел машины финнов – они маленькие! Велосипед большой, он больше машины – никто нас не возьмет! Он говорит: успокойся! тебе нужна машина – тебе будет машина, тебе нужно доехать – ты доедешь, что ты, женщина, суетишься?

Поднимаю табличку «Хельсинки» возле дороги. Проезжает огромный «Мерседес», такой фургон. Из него торчит дредастый дед, улыбается, машет мне рукой и проезжает мимо. Я – ыы, нуу, ты мне нужен, вернись! Он возвращается минут через пять, задом сдает черт знает откуда. Говорит: я тебя искал. Я говорю: почему меня? Он говорит: потому что ты радуга. Я говорю – нет, вон «Радуга», я не радуга. Он – нет, ты радуга. Он выходит, говорит – машина – это для тебя. Там водитель с подведенными глазами, финн, варяг с бородой, большой, сильный мужик. Знаешь, они же любят Dark Metall, они такие там все очень даркушные финны. И вот он такой. Я залезаю в машину и понимаю, что сзади там стоит огромная кровать, фотки его концертов – он какой-то суперзнаменитый певец в Финляндии. Его группа называется Cleaning Woman, они делают инструменты из мусора всякого металлического и в женской одежде выступают.

Конечно, велосипед помещается, все наши вещи. И этот чувак говорит: ребят, только я не спал уже двое суток или трое – еду с гастролей, ничего, если мы завтра попадем в Хельсинки? Я говорю: конечно, ничего… Хотя понимаю, что очень чего, и вообще мне не нравится вся эта идея. Мой друг начинает засыпать за рулем. Я говорю: а можно я буду тебе петь? Он: в смысле петь? Я говорю: я буду петь, а ты ехать. Он говорит: окей, это странно, потому что обычно я пою. Пою ему русский рок – все, что приходит мне в голову. Мы доезжаем до Хельсинки спокойно. Он не засыпает, мы с ним ржем по пути, он рассказывает, как бывал на концертах «Машины времени» и «Арии», «Короля и Шута». Доезжаем до Хельсинки, он отдает мне ключи от машины и говорит: тебе же негде спать – вот моя машина, она твоя. Отдает мне ключи и уходит. Ночую в его машине, утром он приносит мне кофе. Мы прощаемся.

Я покупаю случайные ближайшие билеты. Доезжаю до Питера, потом до Москвы. Заехала к папе, попрощалась с ним. Поехала дальше на каком-то сверхскоростном поезде в Симферополь. Приехала, меня встретил Сережа и мы отправились на концерт Infected Mushrooms. Он мне там сделал на рассвете в море предложение.

Я забеременела, наверное, где-то через два месяца. Мы еще не поженились, жили вместе. И что-то нас дальше понесло – мы унеслись в Индию, из Индии в Москву – я закрывала сессии беременная. Меня очень поддержал мой универ — просто предложили все дистанционно сдавать. Я вернулась тогда после Индии, все сдала-закрыла и поехала в Харьков рожать. Родила дочку, и мы продолжили путешествовать.

Родители сразу, наверное, понимали, что я не самый постоянный человек. Но они никогда не осуждали меня. Бурчали иногда: как можно решать так быстро, кто так быстро выходит замуж, что ты делаешь? Но никогда не было конфликта на этой почве, и мы всегда договаривались. Я попробую, это моя жизнь. В конце концов, это не смертельно, и ничего не ломает. Я могу все исправить или переделать, или отмотать назад. Кроме детей.

Потом первые два года жизни дочери я очень в эту тему влипла. Мне настолько понравилось быть мамой, настолько было с ней хорошо, хорошо дома, что больше ничего не хотелось. Я сидела в Харькове, пекла хлеб, какой-то ерундой занималась. У меня был интернет, как окошко в мир. Муж и ребенок. Больше ничего.

У меня не было друзей здесь: какие-то друзья брата, какие-то не мои люди. Были друзья мужа. Я особо ни с кем не тусовалась. Как-то мы очень закрылись, посвятили себя дочке.

Что-то изменилось, когда я пошла на танцы. В Харькове есть такая преподавательница Dancehall Маша Мать. Я попала к ней на танцы. Это космос, потому что Маша – это сгусток энергии какой-то бешеный. Она очень драйвовая. Ей тогда было 36 лет, у нее была взрослая дочь. Она каждое лето гоняет в Ялту батлить на улицах, танцует на улицах в Харькове. Тусуется с брейкдансерами, побеждает Dancehall Queen. Я попадаю и понимаю – вот это женщина! Как она это делает? Маша меня очень прокачала физически. Потому что до этого я разваливалась вся. У Маши я стала стоять на руках, на голове, танцевать брейкданс, дансхолл. Я стала сильной, красивой, уверенной в себе женщиной.

Наверное, годик я к ней походила. Три года исполнилось дочке, и я поняла, что хочу еще ребенка — срочно, немедленно. Первая дочка просто появилась, и это было логично. У нас была такая огромная любовь, в ней появилась Радость. Через три года мне захотелось, чтобы у нее был кто-то еще, кроме нас с Сережей. Захотела и быстро забеременела.

Продолжала танцевать Dancehall до пятого месяца, до девятого ходила на йогу — чувствовала себя очень сильной и крутой. Но понимала, что мне этого мало — хотелось работать, двигаться, надоело сидеть дома и быть мамой. Появились силы наконец-то. Наверное, я это как-то сублимировала в свою новую профессию.

Будучи второй раз беременной, я поступила в универ на педагога-психолога. Дистанционно училась, и прошлой зимой в феврале защитилась. Мечтала получить второй диплом в Харькове: пыталась пойти в университет Каразина, в «Сковороду». Мне казалось, это так логично — жить здесь и получать образование, но оказалось, что иностранке это будет дорого стоить.

Долго не могла получить вид на жительство. Не додумалась подать на него на основании брака, и подала на основании того, что у меня здесь дети. Три года получала. Каждые три месяца была история со штампами – ходила с ребенком пешком через таможню и назад. Один раз я провтыкала, платила штраф.

Все это время не чувствовала себя здесь дома, потому что всегда держала в голове мысль, что надо выехать через три месяца. И вот я получаю этот вид на жительство. Этот момент стал переломным. Я поняла, что да, окей – теперь я дома, никто не выгонит, у меня есть право быть здесь.

Это было, когда начался Майдан, эта вся история: 2013-й, наверное, год,  — а может, 2014-й. Я получала документы, и на меня смотрели как на сумасшедшую все. В России говорили: что ты делаешь вообще, сейчас начнется война и надо бежать, а ты получаешь вид на жительство? Да еще в Харькове. Никто не понимал, зачем я это делаю. А я понимала, что я не хочу уезжать. Даже если будет война, я перееду в Киев, еще куда-то. Но я не уеду отсюда. Я сделала документы, и мне стало уютнее здесь.

С папой я даже реже вижусь, чем с друзьями. Москва меня заряжает и вдохновляет, люблю там бывать, учиться, гулять, смотреть, как она меняется быстро и растет.

Два с половиной года назад я пошла на дополнительное обучение здесь, для начинающих психологов. 56 часов обучения я прошла с ребенком трехмесячным. Она слушала психоанализ, видела, как мама плачет на арт-терапии. Главное – это дало ощущение, что интегрируюсь в сообщество. Я наконец-то могу стать частью хотя бы профессиональной среды. В рекламный мир мне хотелось, очень. В рекламе в Харькове я видела только одно место – это «Arriba!». Как попасть туда, я понятия не имела. Я знала про них, про «Багаж». Даже ходила к ним учиться на курс дизайна. Но чем я могу быть им полезна, не понимала. Я растеряла все свои навыки в материнстве – растаяла в окситоцине, и вернуться в реальность было очень тяжело.

Поняла, что в психологическом сообществе комфортно, что я эмпатичная, это моя сильная сторона. Я долго не верила, но это действительно так. Мне нужно было подтверждение того, что я справляюсь, я молодец. И мне его именно здесь, в Харькове давали – окей, ты идешь вперед. Я осталась работать в центре, где училась.

Я растеряла все свои навыки в материнстве – растаяла в окситоцине, и вернуться в реальность было очень тяжело.

Случилось «ТЕСТО», и это изменило все, конечно.

А потом случилось «ТЕСТО», и это изменило все, конечно. Хотя до этого был еще один проект. У меня есть подружка Саша, она тоже из России. У нее двое детей. Она говорит: ну что мы ничего не делаем, давай что-то придумаем? Я говорю: давай что-нибудь для мам. Придумали проект «Делаем счастливую маму». Сняли огромный особняк на улице Фейербаха и приглашали туда мам с детьми. Для детей в одной комнате была песочная анимация, разное творчество. А в другой комнате — мы, мамы и актрисы, которых Саша привела. Нина Хижна провела тренинг актерский. И это было таак круто. Как Вселенная взорвалась, рухнула и выросла новая! Я видела лица этих женщин, они забыли, как это – играть. Они забыли, как это – кайфовать от жизни, веселиться, бегать и дурачиться, доверять друг другу. Ничерта не получилось заработать, все ушло в этот особняк. Мы это сделали всего два раза. Но благодаря этому мы познакомились с Ниной Хижной, и она рассказала про меня Ане Дихановой.

Аня однажды приходит ко мне и говорит: я вот делаю «ТЕСТО kids». Есть взрослая школа актерского мастерства «ТЕСТО», и мы хотим делать детскую, — будешь нашим психологом, тебе подойдет? Кажется, я не думала ни секунды, сказала, — конечно, буду. Я даже не понимала, во что я ввязываюсь. Потому что это как еще один наш ребенок, общий. Лето, когда мы это придумали, мы провели все это лето вместе. Каждый день встречались, что-то планировали: маркетинг, стратегию, рекламу, дизайн, арт-терапию. Как это все связать, чтобы детям было полезно, чтобы был такой концепт, которого ни у кого. Чтобы мы сами от этого кайфовали – это, в принципе, главная наша задача: чтобы мы получали удовольствие от процесса и дети получали. Мы не хотим заниматься муштрой: «Ну-ка, выучи стишок!» — фу, это очень скучно и никому не помогает на самом деле. Мы это все придумали, начали пробовать в социальных центрах, школах, в детском лагере.

Мы ездили, бесплатно работали, набирались опыта. Со взрослыми работали все, с детьми до этого — никто, было очень тревожно и трепетно. В сентябре презентовались и набрали 15 человек, 9-11 лет, один курс. До сих пор считаю, что он был самый крутой, но только потому, что мы были на драйве – столько вкладывали и делали, жили здесь, на Гоголя, 7. За три месяца мы сделали с детьми перформанс. Целое перформативное шоу минут на 30. Причем для детей это была игра. Они не заметили, когда мы репетировали, они не поняли, где во всем этом сложность. Старались максимально сохранить атмосферу тусовочную, очень подружились с родителями. Комьюнити создалось, и дети между собой сдружились.

У нас есть разные ритуалы, мы разговаривали про чувства, проблемы. Мы это слушали, писали письма родителям, звали их поговорить, устраивали ужины для родителей, где я им рассказывала про особенности возраста, а они задавали вопросы. Первые полгода вот так пролетели. Коллектив из трех человек. Три педагога, один из них выполнял административные функции, плюс был Игорь Ключник, который помогал это все финансировать, продвигал маркетинг.

Под куполом старшего «ТЕСТО» мы этот микро проект запустили. Набрали 10 педагогов уже зимой, плюс один психолог добавился. Через два месяца у нас уже было два курса. Еще через три, летом, мы запустили каникулы. Потом стартанули сразу четыре курса. И сдулись, конечно, потому что это чертовски тяжело. Сейчас у нас есть один большой курс медиа, который снимает кино, 9-14 лет. Есть два курса 6-8 лет, сегодня занимаются, прямо сейчас. Они делают перформанс. Это стресс, потому что мы с 8-9 утра все штормим, как это сделать – как шестилеток вывести на сцену, чтобы они не уснули, им было интересно это делать, при этом они понимали, что делают, как-то держали границы сцены. Потому что это будет в «ART AREA ДК», там нет сцены. Они могут просто хаотично разойтись. Мы понимаем, что для ребенка это – окей, но мама расстроится. Если ее ребенок учился у нас год, и через год он такой: «ааа!», и пошел зевать в сторону.

Мы сейчас выдумываем способы, чтобы те, кто не хочет делать что-то одно – делали другое, что любят и могут. Кажется со стороны, что это гибкая система и это легко. На самом деле нет. У нас сейчас три психолога, все те же десять педагогов – никто от нас еще ни разу не ушел. Потому что мы все друг друга полюбили, ценим и радуемся встречам.

Благодаря Игорю Ключнику я попала в «Arriba!», в которую мечтала попасть, еще будучи рекламистом. У них есть школа рекламы и маркетинга «Багаж». Я веду там занятия уже на трех курсах. Веду конфликтологию, командообразование в разрезе маректинга, рекламы, потому что я понимаю, как это должно работать. И вот, наверное, мой плачевный опыт работы в Останкино тоже очень помогает – я знаю, как не надо работать в команде. Благодаря «ТЕСТО» я знаю, как может работать команда, что она может быть семьей, даже если внутри ссорятся. Это нормально. И не значит, что мы все провалили или испортили. Поштормит-поштормит, и потом успокоится. Мы вместе справимся, пойдем дальше, и все получат от этого кайф.

— С «ТЕСТО» у вас были перформансы не в закрытом пространстве, а где-то в городе?

Да, мы делали с экспресс-курсом, с подростками, прямо на площади возле ХАТОБа. Он назывался «Не торт». «Не торт» — перформанс, которого вы ждете. Мы делали с ними на арт-терапии такие маски: как я вижу себя, и как меня видят другие. На картоне с двух сторон. С одной стороны они рисовали, писали слова, которые слышат в свой адрес: «рукожопый», «дурак», «сколькоможно», «ленивый», «геймер», – все штампы, что на них вешали. С другой стороны — это было потрясающе: какие-то радуги, пони, единороги, фантазии о музыке, рок-группах, о славе, деньгах, – какие-то личные ценности. Они с помощью всяких тренажей взаимодействовали с людьми.

Выходили к людям, смотрели им в глаза очень долго. Это были подростки, мы научились с ними входить в контакт с людьми. Они подходили к людям и переворачивали маски. В конце кто-то сжигал ее, кто-то ее рвал и выбрасывал – они от этого избавлялись. Символический акт такой в конце.

— Есть у тебя свои места в городе?

Я очень люблю центр. И Гоголя (где «ТЕСТО»), это уже как дом. Вся улица – она очень родная. Пространство, где сейчас «Багаж» — Лопанская набережная — тоже стала родной, с ней связано много историй. Я очень полюбила парк Горького – там мне с детьми классно. Люблю Ботсад – он не сильно изменился с детства, и Новгородскую – там живут мои родственники все, в соседних домах.

— Мама у тебя где сейчас?

Мама осталась в Россоши. Пока непонятно, будет ли она куда-то двигаться. И вроде там ее ничего не держит, и здесь пока непонятно. Там бабушка, и они там вместе.

— Если проигрывать такую штуку: представить Харьков как человека. Какой у него будет характер?

Для меня Харьков – это аристократичный рок-музыкант, очень умный, чертовски начитанный. Бородатый, с сережкой в ухе чувак. Он не особо неформальный – не бросается в глаза, как бросался бы Питер. У него нет розовых дредов и огромных ботинок. Он очень аккуратный, но при этом есть в нем бунтарство и дух «перемен, что требуют наши сердца». Он добрый, одновременно даже биполярный, знаешь, такой. С одной стороны – маниакально упоротый на идее. Драйвовый, может двигаться быстро. Вокруг него будет происходить много всего. А с другой стороны — он бывает депрессивным, унылым, может не справляться. Вот он такой садится, этот Харьков, и думает: «Господи, ничего у меня не выйдет». Иногда ощущается такое настроение.