В своих мемуарах начала ХХ века «В институте благородных девиц» слобожанка Татьяна Григорьевна Морозова о праздновании Нового года и Рождества напишет следующее:

«В комнатах у нас висели иконы. Рождество, Пасху, Крещение отмечали в нашей семье торжественно, но скорее не как религиозно-памятные дни, а просто как большие праздники. Так, по крайней мере, воспринимала эти дни я девочкой. В канун Рождества мы, дети, под маминым руководством и с ее участием украшали большую елку. Обязательным был торжественный постный ужин с традиционными на Украине кутьей (рис с изюмом) и узваром (компот из сухофруктов). Рождество знаменовало и приглашение детей из близких семей «на елку», и поездку в нарядных платьицах в Офицерское собрание, где в огромном зале стояла большая елка, играл оркестр, были танцы и скромные рождественские подарки».

Подобных весьма интересных слобожанских воспоминаний XIX―начала ХХ века, больших и не очень, написанными политиками, чиновниками, деятелями культуры, сохранилось немало. Но сегодня мне очень хотелось, чтобы мы увидели рождество в Харькове глазами прекрасной Кристины Даниловны Алчевской, которая широко известна в нашем городе благодаря прежде всего своей меценатской и просветительской деятельности.
Вот что она пишет на эту тему в своей книге «Передуманное и пережитое: дневники, письма, воспоминания», изданной в 1912 году.

«Обычай устраивать елку занесен к нам, как известно, из Германии. Там он полон поэзии и таинственности. Засыпая накануне праздника, дети думают, что нынче в ночь придет к ним  добрый Иисус и принесет гостинцы и сюрпризы. Не одной детской головке грезится, вероятно, в  эту ночь и небо, и ангелы, и звуки райских песен. Но, перенесенный на иноземную почву, обычай этот мало-помалу утратил свое первобытное обаяние. Мы видим роскошные елки с толпою нарядных, танцующих детей, которые пресыщено и почти индифферентно относятся к такому же нарядному и разукрашенному дереву, как и они сами; мы видим школьные елки с раздачею детям полушубков, сапог и картузов; мы наблюдали даже однажды, как реализм в данном случае дошел до того, что на освященном дереве висела колбаса и французские хлебцы. Все это, конечно, очень хорошо и гуманно, почему не раздать бедным детям полушубков, сапог и картузов, почему не накормить полуголодного ребенка хлебом и колбасой?! Но зачем связывать все это с поэтическим  образом елки; зачем не разграничить одно от другого; зачем  думать, что детям  из народа нужны только сапоги и колбаса; зачем не дать душе их минуту поэзии и светлой радости, которых так мало встречается в жизни малолетнего работника или работницы, живущих у хозяев?..

Все это приходит мне в голову каждый раз при устройстве елки, и каждый раз я силюсь придумать, какую интересную новинку внести бы нам в наш школьный праздник, чем и как порадовать наших взрослых  детей, на лицах которых можно прочесть в этот вечер такую же наивную радость. Конечно, их трудно было бы уверить, что добрый Христос в эту ночь приносит гостинцы добрым детям, но ведь не одна только эта легенда заключает в себе чары поэзии, не одна она производит впечатаете и остается надолго в памяти.
В силу всего этого, вместо булок и колбасы, вы увидите в нашей большой, красивой зале  белоснежные коробочки, наполненные лакомствами, с изящной картинкой наверху; вы услышите малорусскую песню во всей ее неприкосновенной поэзии и прелести, и там, в глубине залы, среди искусственной снежной поляны, красавицу-елку, всю разукрашенную гирляндами цветов. В  настоящем году 1896 году, незадолго до Рождества, я получила из Москвы случайно не одну, а две огромных ели и, желая задрапировать стены и окна, нарушающая общую иллюзию картины, обратилась к М. Д. Раевской с просьбой снабдить нас декорациями, нарисованными учениками ее рисовальной школы. Их  оказалось две: одна, изображающая дно морское, а другая — весну. Мне  очень хотелось утилизировать все это, но выходили наглядные несообразно­сти. Какими образом  примирить с  жизненной правдой дно морское,  две ели, весну и зиму? На помощь мне пришла мысль о сказочном мире, где все возможно. Я вспомнила прекрасную поэтическую сказку профессора Топелиуса «Две сосны», в которой есть и Балтийское море, и снега Финляндии, и две огромные сосны-великаны, и поэтическая героиня  Сильвия, при взгляде которой, куда бы ни упал он, расцветают весенние цветы. И вот задуманная сказка воплощается в жизнь, а я стою на возвышении и громко читаю ее пятисо­тенной толпе. В этой зимней сказке говорится, как дети  бедного крестьянина, Сильвестр и Сильвия, пошли в лес. Они поймали было там зайца и куропатку, но сжалились над беззащитными животными и отпустили их.

Видя доброту, сосны-великаны завели с ними дружескую бе­седу; они пели им под шум бури:
«Растите же, дети,
Велики и сильны,
Как мы, не страшитесь невзгод;
Свет истины светит
Для всех вас обильно, —
Идите же смело вперед!»

Далее говорится о том, как пришел  отец  и хотел срубить сосны, но дети  упросили его оставить в покое стариков-великанов. Тронутые новым великодушием Сильвестра и Сильвии, сосны предложили им сделать для них, что только они захотят. Дети весьма скромны в своих  желаниях.
― Я б хотел, чтобы теперь, хоть немного, засветило солнце, — говорить Сильвестр.
― А я хотела бы, чтобы опять настала весна, — сказала Сильвия.
Сосны с избытком исполнили желания детей: стоило мальчику взглянуть на что-либо, чтобы солнечный луч падал в том направлении и освещал предметы; от взгляда Сильвии расцветали цветы и от дыхания ее веяло весною. Каждый чувствовал  радость и веселье при виде этих  прекрасных детей; даже суровый король и его надменная супруга невольно повеселели, проезжая мимо хижины бедняка.
Не знаю, каковы были  впечатления других участниц  школы, но мне лично казалось, что я побывала в сказочном царстве и слышала гул в ту минуту, когда сосны-великаны свалились на землю, и руки друзей засыпали их цветами.
Впечатления мои все время разделялись, очевидно, этой пятисотенной толпой, так как в ней было тихо, совсем тихо, и только с последними звуком моего чтения все снова оживилось, заговорило и зашумело.
Громкие голоса учительниц вызывали по очереди то одну, то другую фамилию, и группы учениц довольно чинно и благопристойно тянулись длинной лентой одна за другою.
Но я не в силах была отрешиться еще от только что полученного впечатления; мой взгляд  невольно были прикован еще к сказочной картине в глубине залы. Мне хотелось заглянуть
в будущее и найти там ответ на вопрос, насколько все  эти впечатления врежутся в детской памяти и залягут в нее на долгие годы. Мне представлялась замужняя женщина-мать, окруженная  детьми накануне праздника Рождества. Ей не на что устроить им блестящую, нарядную елку, но в памяти ее хранятся сокровища, которыми она может  поделиться с ними.
Это дорогие  воспоминания детства.
Она научилась еще в школе плавно, образно и живо передавать свои впечатления. И вот в этой бедной комнатке с догорающими огарком свечи снова воскресли в детском воображении и зала, наполненная веселой толпой, и сосны-великаны на белом снегу, и зайчик, и куропатка, пойманные в сети, и опять улыбка Сильвестра и Сильвии бросает светлый луч на это бедное жилище...»

Мысли,  озвученные Кристиной Даниловной о Рождестве, весьма актуальны и в наше время. Очень жаль, что книга ее воспоминаний так и не была переиздана. В новогодний и рождественский период немало волонтеров поедут к детям, живущих в необеспеченных семьях, в зоне АТО и детских домах.
Помимо подарков они повезут нуждающимся теплоту своих сердец. Посему ― всем дарящим волшебство  посвящается... Творите добро.