Зачастую в различных материалах, посвященных прошлому нашего любимого города, можно услышать или прочесть фразу «площадь императорского гнева». Только ленивый не рассказывает о том, как однажды прогневили жители Харькова императора Павла I. Пожалуй, байка, связанная с Вознесенской площадью, является в нашем городе одной из наиболее популярных.

Смысла пересказывать ее тут я не вижу. По причине того, что в 1957 году в 12 номере журнала «Прапор» было размещено исследование прекрасного историка и архивиста Николая Васильевича Горбаня под названием «Харківський «Пасквіль» 1800 року». Работа эта затем публиковалась в 2003 году в третьем номере «Харьковского Исторического Альманаха», издаваемого «Харьковским частным музеем городской усадьбы» и сейчас находится в открытом доступе для всех, кто пожелает с ней ознакомиться.

Фото Ивана Пономаренко

Поэтому сегодня мне хотелось бы рассказать об одном из реальных мест «императорского гнева» в нашем любимом городе ― правда, не Павла I, а Николая I. Место по сей день прекрасно сохранилось. Хотя мало у кого старое здание Харьковского университета ассоциируется с этим событием. В 1831 году в городе Николаев в семье купца второй гильдии Исайи Семеновича (Вольфовича) Вейнберга, принявшего православие, родился сын Петр. После переезда семьи в Одессу Петр Исаевич воспитывался в пансионе В. А. Золотова, затем в гимназии при Ришельевском лицее, позже ― на юридическом факультете Ришельевского лицея. А в 1850 году поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета, где и окончил курс.
В 1905 году уже известный поэт, переводчик и историк литературы Петр Вейнберг публикует небольшие воспоминания о своих студенческих годах под названием «Харьковский университет в пятидесятых годах». Именно благодаря им мы с вами можем ощутить императорский гнев через непосредственного участника и очевидца тех крайне интересных событий, оставивших глубокий след в душе и памяти автора.

Журнал «Огонек», № 47, 1901

В 1850 году император Николай I, возвращаясь с юга империи в Петербург, по дороге должен был заехать в Харьков. Весь город, в том числе и университет, стали активно готовиться к его приезду.
К числу таких приготовлений относились репетиции встречи императора, которые устраивал в актовом зале инспектор университета. В то время им был полковник Строев ― человек недалекий и крайне добродушный. Смотрами студентов он остался доволен и претензий к ним не имел.

Дальнейшие же события предлагаю вам увидеть глазами Петра Вейнберга.
«Но что значило впечатление, произведенное этим смотром, в сравнении с тем, которое оставило в нас на всю жизнь последовавшее скоро за тем посещѳние университета императором Николаем Павловичем. Это было весною 1850 года. В ожидании императора, объявившего, что он приедет в университет после смотра гарнизону, нас выстроили в актовой зале. Вдоль одной боковой стены разместился медицинский факультет, по стене противоположной стали юристы и естественники, по средней стене, как раз против входных дверей, вытянулся наш факультет, историко-филологический, самый немногочисленный. Позади нас помещалась высокая и широкая кафедра, с которой читались речи на торжественных собраниях. В числе моих товарищей находился студент  Сибилев, плотный и высоки юноша, с волосами почти огненного цвета, имевшими вид жесткой щетины, и огромными, тоже щетинистыми, бакенбардами; носить на лице это украшение не воспрещалось.

Тревожно ожидали мы появления государя. Но вот настала торжественная минута. Николай Павлович быстрыми шагами вошел в залу в сопровождении попечителя и свиты, на несколько секунд  остановился посрѳдине и затем так же быстро направился прямо к нам, злосчастным историко-филологам.
Тут он ткнул пальцем в сторону студента Сибилева и, повернувшись к Кокошкину, гневно крикнул:
— Что это за фигура?
Растерялся ли наш попечитель от гневного окрика, или не понял вопроса, но он поспешил ответить:
― Кафедра, ваше императорское величество!
Николай Павлович страшно вспыхнул.
— Не о ней я спрашиваю, ― закричал он таким голосом, что все, собравшееся в зале, буквально помѳртвели. — А об этом уроде... (Последовало прямое указание  на Сибилева). Сейчас же остричь и обрить!
И из уст государя неудержимым  потоком полились, обращенные  к Кокошкину, грозные речи, среди которых прозвучала, как повеление, фраза:
— Выгони всех, пусть останется хоть один, но чтоб был похож на человека!
Пятьдесят  пять лет прошло с этих минут, а в моей памяти они стоят, точно вчѳрашние; как живая, возвышается перед моими глазами колоссальная, красивая фигура Николая, с его глазами, из которых буквально сыпались искры, с легкой пеной на краю губ, с громовым и при этом музыкально звучным голосом... Уже при входе его в залу нам бросилось в глаза нахмуренное выражение его лица; как оказалось потом, он приехал в университет уже рассерженный беспорядком, в котором ему представилось на смотру войско. После инцидента с сибилевскими бакенбардами это скопление туч на лице государя разразилось страшною грозой...
Вызывавшееся этою сценою в нас чувство было не чувство обыкновенного — хотя и сильного, но все-таки обыкновенного — страха, какое испытывает человек, когда дрожит за свою личную безопасность; ничего похожего на такую боязнь мы не ощущали, как не подымалось также в  наших сердцах ни негодование, ни возмущение, ни что-либо подобное, — и только после того, как  грозный посетитель удалился, и мы несколько очнулись, пришли в себя, это гипнотическое состояние сменилось другим, уже сознательным и, надеюсь, всякому понятным...»

Император Николай I. Портрет Франца Крюгера

После отъезда императора в университете началась чистка. Харьковский губернатор дословно воспринял слова «Выгони всех, пусть останется хоть один, но чтоб был похож на человека!».
Около двух третей студентов были исключены. Парикмахер и цирюльник же с утра до вечера были заняты бритьем и стрижкою «помилованных». По приказанию государя инспектор Строев был посажен на гауптвахту, а затем смещен со своей должности. На его место был поставлен крайне жестокий человек, полковник Эйлер. Ему активно помогал субинспектор Засядко, получивший за свою походку и характер среди студентов, которые крайне боялись его мастерских доносов, прозвище «гиена». Петр Исаевич в своих воспоминаниях описывает весьма интересную историю, связанную с ним.

«Помню, между прочим, маленькие сценки, происходившие после того, как наш попечитель прислал в университѳт знаменитое распоряжение: «Следить (т. е. университетскому начальству) за тем, чтобы в умах студентов не оставалось впечатления от лекций профессора Мицкевича (брата знаменитого поэта), читавшего в Харькове римское право. В первые дни после этого  распоряжения прогулка Засядки по коридорам, в промежутках между лекциями, сделалась особенно учащенною и внимательною. А студенты подходили к нему, приближали лбы к его глазам и говорили: «Дементий Иванович, может быть, вы хотите взглянуть в наши мозги для осмотра впечатлений от лекций Мицкевича?». «Шутите, шутите, господа, ― невозмутимо и со своей гаденькой улыбочкой отвечала наша «гиена», ― Для меня и ваши мозги открыты...»

Однако гнев императора обрушился не только на университет. Далее Николай I поехал в гимназию и пошел в лазарет. Лежавшие там гимназисты бросились из своих кроватей к окнам, чтобы посмотреть на прибытие государя, однако по приказу доктора были вынуждены вернуться на свои места. В царившем переполохе многие из них перепутали свои кровати.

В те времена над ложем больного  висели дощечки, на которых было указано название болезни пациента. По этой причине, когда император спросил у нескольких человек об их болезни, ответы не соответствовали информации на табличках. Это привело в ярость императора. Настолько сильную, что, не вняв оправданиям доктора на тему того, что больные перепутали свои кровати «от радостного волнения в ожидании лицезрения императора» Николай I приказал последнего посадить на гауптвахту, а на собравшихся в актовом зале гимназистов взглянуть не захотел.

Провинившимся доктором был Иван Николаевич Рейпольский, личность весьма остроумная и оригинальная. Вейнберг вспоминает о нем следующее:
«Когда после семидневного сидения на гауптвахте он пришел по какому-то делу в университетскую дежурную, «гиена» Засядко встретил его ядовитой улыбочкой и вопросом.
— Что Иван Николаевич, посидели в клетке?
— Посидел, — отвечал старик с  невозмутимым  спокойствием. ― И вот что я вам скажу, достопочтенный Дементий Иванович: львы и прочие благородные животные обыкновенно сидят в клетках, ослы же и свиньи ― никогда. Мое почтение».

Год спустя Николай Павлович снова посетил наш город. Задолго до приезда императора университетское начальство в ущерб учебному процессу принялось за «чистку» и «полировку» студентов. Однако, увы! Все это ни к чему не привело. Ведь по приезду в Харьков Николай I не пожелал посетить Университет. «Я знаю, — сказал он Харьковскому губернатору Кокошкину, — что теперь ты их остриг и обрил, как следует...» Со временем после обрушившегося на университет гнева императора наступило успокоение. Практически все исключенные студенты были восстановлены. В том числе и дворянин Николай Сибилев, который благополучно закончил историческо-филологический факультет Харьковского императорского университета в 1853 году.

Для понимания этой ситуации следует отметить, что студенты и все чиновники николаевского времени обязаны были брить бороду и усы. У студента же, стоявшего перед императором, по мнению последнего, подбородок был просто недостаточно выбрит...
Прошли годы, в университетах по-прежнему готовятся к визитам высокопоставленных особ. Однако, чтобы вызвать их гнев, сейчас нужно намного больше, чем легкая щетина. А здание старого университета и историко-филологический факультет так навсегда и остались в прошлом нашего любимого города как «место императорского гнева».