Бывший военнопленный о переписке, тюремном телевизоре и стихах Стуса

Житель Харьковской области Андрей Бессараб служил в 311-м отдельном инженерно-техническом батальоне командиром отдельного взвода.

За две недели до демобилизации в мае 2016-го он попал в плен. Андрей был освобожден в рамках масштабного обмена в 2017 году. Он провел в плену 56 миллионов секунд, а, выйдя на свободу, издал книгу «Мы не имеем права не быть сильными!». Все деньги от ее продажи он передаст на помощь детям бойцов, которые до сих пор находятся в плену на оккупированной территории.

Как попал на службу

Меня призвали во время первой волны мобилизации. В марте 2014 года позвонили вечером домой, и утром я уже был в военкомате. На тот момент оказалось, что в военкомате катастрофически не хватает специалистов, и меня оставили офицером мобилизационного отделения. Демобилизовавшись, через месяц снова призвался пятой волной, прошел переподготовку и поехал на фронт. Служил в 311-м отдельном инженерно-техническом батальоне, занимался верификацией, саперным делом. Недели за две до демобилизации я попал в плен, чем продлил срок своей службы почти на два года.

Как оказался в плену

При выполнении задания мы заехали на вражеский блокпост, где нас «тепло» приняли. Сразу отвезли в Донецк. Там держали чуть больше месяца, а потом с остальными военнопленными перевели в Макеевскую колонию. 

За три месяца до освобождения состоялся суд. «Местные власти» решили перевести нас из разряда военнопленных в разряд осужденных: судили по третьей части 230-й статьи «Пособничество терроризму». Это какая-то их конституция; сроки, я так понимаю, были примерно по 20 лет. 

В плену я пробыл один год семь месяцев и восемь дней. Чуть больше 14 тысяч часов. 800 с лишним тысяч минут. 56 миллионов секунд.

Иногда в тюрьме меня спрашивали об Украине. Там людям тоже иной раз хочется поговорить и высказать свою точку зрения. На мой взгляд, люди, выступившие против Украины, поняли, что идут в туннель, в конце которого нет света. И это видно по глазам. Они посмотрят свой телевизор, приободрятся, а как только поговорят с нами, видно, что им некомфортно. Иногда приезжали в Макеевку российские СМИ, готовили какие-то репортажи о нас. Несколько раз снимали меня, но я ни разу не видел , чтобы сюжет вышел в том виде, в котором снимался. Я никогда не скрывал своего мнения и говорил прямо, что думаю, но это было не то, что им нужно.

О переписке

Когда я только попал в плен, возможность позвонить домой у меня была два раза: первый раз — сразу, а второй — через две-три недели. Начальник комендатуры сам дал телефон и предложил позвонить домой. Я набрал, коротко попробовал успокоить супругу, сказал, что все со мной нормально, все хорошо. А когда нас перевели в Макеевскую колонию, разрешили переписываться с родными. Мы писали, письма проходили цензуру, что-то убиралось, и отправлялось через разные организации домой. Но проблема в том, что наша переписка была такого характера: допустим, в августе супруга пишет письмо и советуется, куда поступать старшему сыну, а ко мне оно попадает в октябре или ноябре. 

О тюремном телевизоре

В Макеевскую колонию к нам почти каждый день приезжали представители каких-то властей и спрашивали, какие у нас есть вопросы. Все в один голос отвечали: связь с родными. Нам обещали, что этот вопрос решается, да никак и не решался. В итоге, настал момент, когда мы с ребятами договорились и объявили голодовку. После этого работники колонии быстро и жестко объяснили, что этого нельзя делать. Но был и положительный момент: об этой ситуации узнали, приехал какой-то высокий чин, и после этого нас начали водить «на телевизор». Всех собирали в одной камере, мы сидели, смотрели телевизор и могли общаться. На территории Макеевки хоть и плохой сигнал, но показывало «1+1» и «5 канал», ну и их каналы смотрели. Их медиапространство на тот момент было занято тремя вещами: Порошенко — подонок, Захарченко — молодец, Путин — Бог. Больше ни о чем их СМИ не говорят.

О стихах Стуса

Администрация Макеевской колонии позволяла нам пользоваться тюремной библиотекой. Нам приносили книги, потом меняли, но литература, которая там была, оставляла желать лучшего. Через полгода пребывания в колонии раз в два-три месяца мы стали получать передачи от родных, и они присылали нам книги. Однажды к нам попал сборник Стуса, зачитанный до дыр. До этого я помнил несколько его стихов из школьной программы, но в плену появилась возможность читать их более вдумчиво, вникать в смысл. Я получил колоссальное впечатление от его произведений. И вообще, с 2014 года я глубоко увлекся украинской литературой, поэзией.

О книге, написанной в плену

От большого количества свободного времени и желания хоть немного разгрузиться я начал придумывать стихи. А чтобы запоминать их, перебирал четки, которые сделал из хлеба, и повторял строки в уме. Именно так и запомнил, а уже позже, когда нам разрешили получать передачи, появились тетради, и можно было что-то записать. Все, что вошло в книгу, было написано в плену. 

После обмена в госпитале нас окружили теплом волонтеры. В один из дней они узнали, что я писал стихи, и пригласили человека, который для меня теперь огромный друг, Тимура Нишнианидзе. Он тоже волонтер, у него свой проект «Передвижная библиотека для АТО». Тимур ездит постоянно к ребятам, возит им книги и не только. Причем он грузин, я называю его «грузин с душой, одетой в вышиванку». Уникальный человек, разговаривает исключительно на украинском языке. Тимур услышал мои стихи и сказал, что это не может быть не издано. Именно он нашел издательство и финансирование. 

Про обмен

Неимоверное количество раз обмены срывались. Никто уже не верил, что это случится. Но, когда обмен готовился, было понятно, что он произойдет, потому что накануне администрация колонии раздала во все камеры листы бумаги. Мы должны были написать, что не имеем претензий к колонии. Называли фамилии, и так мы поняли, что уедут не все. 

Насколько мне известно, после большого обмена даже переписка прекратилась. Хоть я уже дома, до сегодняшнего дня ощущения свободы не испытываю, потому что там остались наши ребята.